все прибывал. Нужно было принимать решение. Стрелецкий сотник тяжело вздохнул, душевные сомнения в этот момент терзали его и вели борьбу со здравым смыслом. Обстоятельно оценив ситуацию, просчитав все за и против, он все же выбрал решение не в пользу присяге, долгу и совести.
– Хорошо, раз так, забирайте своего бродягу, – выдохнув, произнес он и направился к своим людям.
Голицын подал знак рукой, от толпы отделилась горстка заговорщиков и пошла за ним и Ильей.
Попав в руки врагов, Самозванец понял, что все потерянно. Он продолжал отчаянно цепляться за свою жизнь. Глядя с земли на окружавшие его знакомые лица, Дмитрий униженно молил дать ему свидание с матерью или отнести его на Лобное место, чтобы он мог покаяться перед всем народом. Враги были неумолимы, но народ теснился к нему, и не у всех было определенное мнение по этому поводу. Видя это, князь Голицын решил отобрать у Самозванца последнюю надежду, вселюдно объявив о том, что царица-инокиня Марфа давно отреклась от него и не считает его своим сыном. С трудом, протискиваясь сквозь толпу, Дмитрия понесли во дворец. В комнате наполненной вооруженными боярами, с него сорвали одежду, бросили на пол и стали допрашивать. Шум, крик и волнение народа, который ломился в двери, спрашивая, винится ли злодей, заглушали его ответы.
– Говори, сукин сын, кто ты есть, кто отец твой и откуда ты родом? – угрожающе приступил к допросу боярин Салтыков.
Те из бояр, кто стояли поближе к несчастному, награждали его пинками и тумаками, а так же осыпали гнусной бранью. Измученный Дмитрий едва говорил слабым голосом:
– Вы знаете, я ваш царь Дмитрий, вы меня признали и венчали на царство. Если не верите мне, спросите мою мать, дайте мне поговорить с народом.
Илья понял, что сейчас должно произойти. Не желая участвовать в этом, стараясь остаться незамеченным, он потихоньку протиснулся сквозь толпу и выбрался на дворцовую площадь.
– Кто ты, собака? – наперебой кричали разъяренные бояре, продолжая осыпать несчастного пинками.
– Таких царей как ты, сукин сын, у меня дома полная конюшня, винись злодей? – кричали бояре.
Дикая толпа москвичей продолжала расти, и не терпеливо ломилась в двери. Заговорщики, опасаясь вмешательства народа, решили покончить с Самозванцем.
– Нечего давать всякому еретику оправдываться, вот я сейчас дам тебе благословление, – произнес один из них и поочередно разрядил в несчастного два пистолета.
Толпа народа кинулась на бездушный труп, схватила его, начала терзать, поволокла и бросила с крыльца на тело Басманова. Изуродованные трупы, привязав веревками за ноги, потащили из Кремля и остановились возле Вознесенского монастыря. Народ грозно требовал Инокиню Марфу, чтобы она объявила прилюдно, ее ли это сын убит.
– Не мой, – сказала царица-инокиня и повинилась вселюдно, что признала в Самозванце сына, из-за страха.
Яростная чернь поволокла нагие трупы на Лобное место и бросила в грязь. Чтобы народ мог получше рассмотреть царя, бояре положили его на специально сколоченный прилавок, а Басманова бросили ему под ноги. На вспоротый живот Дмитрия бросили безобразную маску, которую он одевал на маскарадах, а в рот засунули дудку, в знак любви к скоморошеству и музыки.
Покончив с Самозванцем и все еще пылая злобой, московский люд бросился громить беззащитных поляков. Угадывая конечную цель мятежа, поляки спешили вооружиться. Москвичи нападали на сонных и безоружных. Они сотнями убивали их, мучили, выкалывали глаза, отрезали носы и уши мужчинам, а над женщинами издевались и глумились. Китай и Белый город плавали в крови. Ни самоотверженная оборона, ни бегство, ни трогательная мольба не могли спасти поляков от возмездия. Возгласы, 'смерть ляхам' и 'губите ненавистников нашей Веры', подхваченные множеством голосов, летели над городом, не давая несчастным не единого шанса на спасение. Не тронув польского посольства, народ приступил к осаде домов Мнишека и Вишневецкого. Имея достаточно людей, те успешно организовали оборону и отстреливались из окон.
Народ в этот день до того перепился кровью и хмельным, что не мог уже отдать отчет о происходящем. Шуйский и бояре с большим трудом остановили кровопролитие и безобразие. Но возвратить потерянное в этот день было уже невозможно.
Московский люд три дня издевался над трупом Самозванца. Неожиданно для всех пронесся слух, что около тела ночами стало появляться какое-то таинственное свечение. Тогда самозванца решили похоронить за Серпуховскими воротами у дороги напротив кладбища, где испокон веков хоронили казненных преступников и злодеев, скончавшихся под пыткой либо в казематах темниц. Злая судьба не дала Дмитрию мирного пристанища и на том свете. С 18 по 25 мая в Москве ударили сильные морозы, и суеверие людское стало приписывать это происшествие растригиному чародейству. Ужас москвичей с каждым днем усиливался все сильнее от тог, что на кладбище по соседству, каждое утро стали появляться несколько разрытых могил казненных злодеев. Самые недоверчивые и настойчивые спешили на кладбище, чтобы убедиться самим в этом, но, увидав своими глазами зияющие пустотой могилы с разбросанными в разные стороны истлевшими костями, в страхе пятились назад, осеняя себя крестным знаменем. Ни стража, которая несла ночной дозор, ни отважные любопытные смельчаки, рискнувшие темной ночью перебраться через кладбищенскую ограду, чтобы проследить за тем, что там происходит, ничего не заметили.
Мутный страх окутал москвичей. Усиливаясь с каждым днем, он уже был готов, перерасти в нечто большее. В народе пошли разговоры о том, что проклятый самозванец-еретик снова собирает себе воинство, чтобы снова захватить Москву, только на этот раз вместо ляхов сброда и казаков набирает себе вурдалаков, упырей и другую нежить. Чтобы положить этому конец, решили следующее. Тело Дмитрия вынули из земли, сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в сторону Польши, туда, откуда и пришел он в Россию.
ГЛАВА 15.
– Интересно, кто теперь займет Трон и станет следующим Государем Всероссийским? – задал вопрос Василий.
Илья и Алексей переглянулись между собой и прыснули со смеху от наивности Василия.
– Вы чего? – обиженно спросил он.
– Это мы так, – извиняясь за беспричинный смех, по мнению Василия, ответил Алексей.
Весь этот разговор протекал в царском дворце, в покоях, который теперь занимал Илья по праву главного Кремлевского воеводы.
– Пожалуй, легко представить, кто будет нашим следующим Государем, – вмешался он в разговор, обращаясь больше к Василию, на лице которого читался живейший интерес к этой теме.
– И кто будет следующим? – задал он вопрос.
– Корону возьмет тот, кто силой и правом обличил Самозванца, тот, кто в бесстрашии решил низвергнуть его, тот, кто возглавил народное восстание!
– Неужели Шуйский? – удивленно спросил Василий.
Илья утвердительно кивнул, и продолжил далее:
– Все уже давно решено. Завтра в Синклите огласят это решение. Некому даже близко равняться с ним сановитостью и заслугами. Он уже раздал своим друзьям и приверженцам указания по этому поводу, как действовать далее и как управлять людскими умами. Завтра Дума утвердит его, и Россия получит нового царя.
– На все воля Божья! Пожалуй, я оставлю вас и пойду, проверю караулы.
Василий встал с места и, оставив их одних, отправился по делам.
– Ну что скажешь Илья? – задал вопрос Алексей.
– А что говорить. Дворец в наших с тобой руках. Стража и караулы подчинены мне. Пока люди Шуйского щиплют Марину и ее родственников, отбирая у них все, что им подарил Самозванец, мы с тобой Леха, сегодня вечером, тайно наведаемся в царские покои и аккуратно поищем, синхронизатор времени должен быть где-то там, а пока время не подоспело, пойдем где-нибудь перекусим, страсть, как жрать охота.
Утро перед заседанием Думы, Москва и москвичи встретили в глубокой тишине, мире и благоденствии, не зная ни царя, не зная ни наследника, запятнав себя двукратной изменой и угрожая будущему Государю третьей. В этот день умы народа волновал вопрос, кто сядет на Престол. Оставив все дела, все устремились на площадь Пожар, к Лобному месту. Люди Шуйского не дремали и везде где можно шептали:
– Время дорого! Россия без Самодержца как тело без души, надобно предупредить всеобщее смятение и немедленным вручением скипетра достойнейшему из вельмож, положить конец неразберихи.
Дума находилась в сомнениях. Синклит и духовенство хотели в первую очередь избрать нового Патриарха на место лжесвидетеля Игнатия, но народ и дворянство требовали избрать царя. С другой стороны, закон требовал избрания царя путем принятия решения Великим Земским Собором, собранием представителей всей России, но Москва она ведь тоже Россия и мало того, она ее сердце и душа, а где Москва там и Государство! Сомнение было основательным и не бесплотным. По всей вероятности Россия и так бы избрала Шуйского но, не имея терпения, его сторонники и приверженцы возражали, мутя народ. Сомнения все больше преобладали в Думе. Бояре и духовенство молчали, никто не возражал, но принятие решения по существу данного вопроса так и оставалось в мертвой точке. Конец всему сомнению положила речь Василия Шуйского, которая загладила слабость Думских Старцев:
– 'Я признаюсь, что колеблюсь, боясь упрека в неблагодарности, но глас совести, Веры, отечества, вооружил мою руку, когда я увидел в вас ревность к великому подвигу. Дело наше правое,
