Том 8. Пьесы 1877-1881

Вера Филипповна. Он приказал благодарить вас.

Каркунов. Да, да, вот; владей… владей всем!

Вера Филипповна. Потап Потапыч, при вашей жизни, продли вам бог веку, я исполнять вашу волю с радостью готова; искать бедных, утешать их, помогать им я нисколько не считаю себе в тягость, а даже за великое счастие. И благодарю вас, что вы наградили меня таким счастием.

Каркунов. Кум, кума, слышите?

Вера Филипповна. И когда бог по вашу душу пошлет, и тогда я готова до самой своей смерти непрестанным подаянием вашу душу поминать, только дарственную вы от меня возьмите и откажите ваше имение кому-нибудь другому.

Каркунов. Что это! Обижает ведь она меня, обижает… На коленях ведь я тебя буду просить, на коленях… (Приподнимается.)

Вера Филипповна. Никакого зароку, никакой клятвы я не дам.

Каркунов. Как, как ты говоришь?

Вера Филипповна. Я вам откровенно скажу, я замуж пойду.

Каркунов. Змея, змея! (Падает в кресло.)

Халымов. Зачем было говорить!

Аполлинария Панфиловна. К чему это похвасталась! Делай после что хочешь; а пока молчала бы.

Вера Филипповна. Не могу я лгать, не могу.

Каркунов. Нет, нет. Она моей смерти ждет, моей смерти радоваться будет.

Вера Филипповна. Неправда, я вашей смерти радоваться не буду. (Отходит к стороне и, отвернувшись, плачет.)

Каркунов. Так не дождаться ей, не радоваться. (Быстро поднимается.) Я ее убью. (Подымает палку.) Пусть умирает прежде меня.

Халымов. Кум, кум, что делаешь?

Каркунов. Прочь! Между мужем и женой посредников нет. (Подходя к Вере Филипповне.) Так ты моей смерти ждешь? Гляди на меня! Гляди на меня!

Вера Филипповна глядит на него.

Убить ее, люди добрые, убить? Убить тебя, а? (Глядит ей в глаза, бросает палку, весь дрожит и едва держится на ногах. Вера Филипповна его поддерживает, Каркунов смотрит ей в глаза, потом прилегает к плечу.) За пятнадцать-то лет любви, покоя, за все ее усердие убить хотел. Вот какой я добрый. А еще умирать собираюсь. Нет, я не убью ее, не убью и не свяжу… Пусть живет, как ей угодно; как бы она ни жила, что бы она ни делала, она от добра не отстанет и о душе моей помнить будет.

Вера Филипповна подводит его к креслу и сажает его. Все окружают Каркунова. Вера Филипповна становится на колени подле него.

Владей всем, владей! Тебе и владеть! А я должен благодарить бога, что нашел человека, который знает, на что богатым людям деньги даны и как богатому человеку проживать их следует, чтоб непостыдно мог стать он перед последним судом.

1879

Невольницы

Действие первое

ЛИЦА:

Евдоким Егорыч Стыров, очень богатый человек, лет за 50.

Евлалия Андревна, его жена, лет под 30.

Никита Абрамыч Коблов, богатый человек, средних лет, компаньон Стырова по большому промышленному предприятию.

Софья Сергевна, его жена, молодая женщина.

Артемий Васильич Мулин, молодой человек, один из главных служащих в конторе компании.

Мирон Ипатыч, старый лакей Стырова.

Марфа Севастьяновна, экономка.

Гостиная в доме Стырова; в глубине растворенные двери в залу, направо от актеров дверь в кабинет Стырова, налево — в комнаты Евлалии Андревны. Мебель богатая, между прочей мебелью шахматный столик.

Явление первое

Марфа (входит слева), Мирон (заглядывает из залы).

Мирон (кланяясь). Марфе Савостьяновне!

Марфа. Мирон Липатыч! Да взойдите, ничего…

Мирон входит.

Какими судьбами?

Мирон. Барина навестить пришел, наслышан, что приехали.

Марфа. Приехали, Мирон Липатыч.

Мирон (нюхая табак). На теплых водах были?

Марфа. На теплых водах. Были и в других разных землях, два раза туда путешествовали… Ну, и в Петербурге подолгу проживали. Много вояжу было; прошлое лето вот тоже в Крым…

Мирон. И вы завсегда с ними?

Марфа. В Крыму была; а то все в Петербурге при доме оставалась.

Мирон. Постарел, я думаю, Евдоким Егорыч-то?

Марфа. Конечно, уж не к молодости дело идет, а к старости, сами знаете. Ведь вот и вы, Мирон Липатыч…

Мирон. Ну, мы другое дело: у нас это больше… знаете… от неаккуратности.

Марфа. А вы неаккуратность-то эту все еще продолжаете?

Мирон. Нет, будет, довольно, порешил… все равно как отрезал. Теперь уж ни Боже мой, ни под каким видом.

Марфа. И давно вы это… урезонились?

Мирон (нюхая табак). С Мироносицкой предел положил. Думал еще со Страшнóй закончить; ну, да, знаете, Святая… потом Фомина… тоже, надо вам сказать, неделя-то довольно путаная. Попрáвная неделя она числится; голова-то поправки требует, особенно на первых днях. Ну, а с Мироносицкой-то уж и установил себя как следует. И вот, надо Бога благодарить, Марфа Савостьяновна, до сих пор… как видите! И чтобы тянуло тебя, манило, али тоска… ничего этого нет.

Марфа. Ну, укрепи вас Бог!

Мирон. Очень чувствительный я человек, Марфа Савостьяновна, — сердце мое непереносчиво! Обидит кто или неприятность какая, ну, и не сдержишь себя. Не то чтоб у меня охота была или какое к этой дряни пристрастие; а все от душевного огорчения.

Марфа. Разно бывает, Мирон Липатыч: кто от чего. Но, при всем том, безобразие- то все одно.