Он сказал: «Опять? Что ты имеешь в виду?»
Я сказал: «Этот твой поступок. Обдумай его. Почему я должен тебе объяснять? Я никому ничего не должен объяснять. Ты отрезал мои волосы и будешь сожалеть».
Я пошел к парикмахеру, который употреблял опиум. Я выбрал его, потому что он был единственным человеком, который бы сделал все, что я его ни попрошу. Ни один парикмахер не будет ничего делать, пока не решит, что это правильно. Мне придется объяснить вам, что в Индии голову ребенка обривают, когда его отец умирает. Я пошел к этому человеку, которого любил. Его звали Паттху. Я сказал ему: «Паттху, ты способен хотя бы обрить меня?»
Он сказал: «Да, да, да», — трижды.
Я сказал: «Прекрасно. Это способ Будды — трижды. Так что, пожалуйста, сделай это». И он полностью обрил мою голову.
Когда я вернулся домой, мой отец посмотрел на меня и не мог поверить: я выглядел как буддийский монах. Между буддийским и индусским монахом есть разница. Индусский монах обривает голову, оставляя на макушке клочок волос, где расположена сахасрара, седьмая чакра. Это чтобы защищать и давать небольшую тень от жаркого солнца. Буддистский монах более смел, он сбривает все, бреет всю голову.
Мой отец сказал: «Что ты сделал? Ты знаешь, что это означает? Теперь будет еще больше проблем, чем раньше. Все будут спрашивать: «Почему этот ребенок совершенно обрит? Его отец умер?»
Я сказал: «Это теперь твоя забота. Я сказал, что ты будешь раскаиваться». И он раскаивался несколько месяцев. Люди спрашивали его: «Что случилось?»… потому что я не позволял, чтобы мои волосы росли.
Наттху всегда был рядом, а он был таким милым человеком. Когда бы я ни пришел и его кресло было пустым, я садился и говорил: «Наттху, пожалуйста, сделай это снова».
И когда вырастало немного волос, он сбривал их. Он говорил мне: «Я люблю брить головы. Глупцы приходят ко мне и говорят: «Подстриги меня так или так». Все это ерунда. Это лучший стиль: ни мне не приходится волноваться, ни тебе. Это очень просто и очень свято».
Я сказал: «Ты сказал свое слово. Это очень свято. Но ты понимаешь, что если мой отец узнает, что ты — тот человек, который все это делает, у тебя будут проблемы?»
Он сказал: «Не беспокойся. Все знают, что я употребляю опиум. Я могу сделать все, что угодно. Хорошо, что я вообще не отрезал твою голову». И он засмеялся.
Я сказал: «Это хорошо. В следующий раз, если я захочу, чтобы мне отрезали голову, я приду к тебе. Я знаю, что могу положиться на тебя».
Он сказал: «Да, мой мальчик, да, мой мальчик, да, мой мальчик».
Возможно, из-за опиума, ему приходилось повторять все по три раза. Возможно, только тогда он мог услышать, что говорил.
Но мой отец усвоил урок. Он сказал мне: «Я достаточно раскаялся. Я больше не буду так делать». И он никогда не делал. Он сдержал слово. Это было моим первым и последним наказанием. Мне даже не верится, потому что я причинял столько бед. Он терпеливо слушал все жалобы и никогда мне ничего не говорил. На самом деле, он старался быть моей лучшей защитой.
Однажды я спросил его: «Ты обещал не наказывать меня, но ты не обещал защищать меня. Нет необходимости защищать меня».
Он сказал: «Ты такой озорной, что если я не буду защищать тебя, не думаю, что ты выживешь. Кто-нибудь убьет тебя. Я должен защищать тебя. Более того, этот Пагал Баба всегда говорил мне «защищать этого ребенка». Я уважаю и люблю его. Если он говорит, что тебя надо защищать, то он прав. Тогда я могу поверить, что вся деревня не нрава, включая меня. Но я не могу подумать, что не прав Пагал Баба».
И я знаю, что Пагал Баба говорил всем, моим учителям, моим дядям: «Защищайте этого ребенка». Даже моей матери сказали защищать меня. Я прекрасно помню, что он не говорил этого единственному человеку - моей Нани. Это было такое явное исключение, что я спросил его: «Почему ты никогда не говоришь моей Нани защищать меня?»
Он сказал: «В этом нет необходимости: она будет тебя защищать, даже если ей придется для этого умереть. Она будет бороться даже со мной. Я могу доверять ей. Она единственный человек в твоей семье, которому ничего не надо говорить о твоей защите»..
Его проникновение было чистым. Да, есть глаза, которые могут видеть сквозь туман, который каждое человеческое существо создает вокруг себя, чтобы скрыться за ним.
БЕСЕДА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Я всегда удивлялся тому, что со мной что-то происходило правильно с самого начала. Конечно, ни в каком языке нет такой фразы. Есть фраза, такая как «что-то пошло не так!», но не «что-то пошло так», но что я могу сделать? Все действительно было хорошо с моего первого вздоха - до сих пор, и я надеюсь, что ничего не изменится. Я привык к такому порядку.
Меня любило столько людей совершенно без причины. Людей уважают за их таланты; меня любили только за то, что я был собой. И так не только сейчас, поэтому я говорю, что с самого начала что-то было правильно в таком устройстве вещей. Иначе, как бы все могло идти так правильно?
С самого начала — и каждое мгновение, когда я жил, все продолжало идти все более и более правильно, правильнее и правильнее. Можно только удивляться…
Возможно, я смогу дать новое значение слову «бог»: когда что-то идет правильно совершенно без причины — вы не организовывали это, вы даже не заслуживали этого, а оно идет и идет, когда все идет правильно вне зависимости от вас.
Конечно, я не правильный человек, тем не менее, у меня все идет правильно. Даже сегодня, я не могу поверить, что столько народу по всему земному шару так любят меня. У меня нет никаких достижений, чтобы претендовать на уважение, ничего снаружи. Я не сущность, просто ноль.
В тот день, когда я покинул работу в университете, первое, что я сделал — это сжег все свои дипломы и сертификаты, и всю эту ерунду, которая была у меня. Я так наслаждался этим сожжением, что собралась вся моя семья, думая, что я, в конце концов, совершенно сошел с ума. Они всегда думали, что я был не совсем нормальным. Видя их лица, я начал смеяться еще громче.
Они сказали: «Это произошло». Я сказал: «Да, наконец это произошло».
Они сказали: «Что ты имеешь в виду под «Это произошло?» Я сказал: «Всю свою жизнь я пытался сжечь эти сертификаты, но я не мог этого сделать, потому что они всегда были нужны. Теперь в них нет необходимости: я снова могу быть таким же необразованным, каким был тогда, когда родился».
Они сказали: « Ты глупец, совершенно ненормальный. Ты сжег самые ценные сертификаты. Ты выбросил золотую медаль в колодец, теперь ты сжег последние остатки, показывающие, что ты когда-то был первым во всем университете».
Я сказал: «Теперь никто не сможет разговаривать со мной обо всей этой ерунде».
Даже сегодня у меня нет никакого таланта. Я не музыкант, как Харипрасад, я не такой человек, как те, кто получают Нобелевские премии. Я просто никто, тем не менее, тысячи людей отдают свою любовь, не требуя ничего взамен.
Только вчера Гудия сказала мне, что когда я сидел на этом стуле, Ашиш чинил второй стул. Она никогда не видела, чтобы он раньше плакал. Он был в слезах, и она спросила: «Что случилось?»
Он сказал: «Ничего не случилось. Просто на протяжении пяти дней Ошо никому не говорил, что этот стул пахнет, а я несу ответственность, потому что я сделал его. Я должен был проверить. Я должен был его везде обнюхать. Кто теперь простит меня?»
Ашиш не обыкновенный плотник. У него докторская степень по технике, он
