мне сделать шаг, и я не провалюсь в пустоту.
Пошатываясь, я стояла перед существом, держа на руках Арину.
- Возьми ее. Не меня, - сказала я поразительно ровным голосом.
Я не ожидала, что мне ответят. Но ответ пришел – мой собеседник засмеялся. По крайней мере, мысленно я окрестила этот звук смехом. Людям свойственно давать понятия тому, что они не понимают, что не подлежит навешиванию никаких ярлыков. Но так чувствуешь себя немного уверенней. Это был смех? Так точно, это был смех. Видите, как просто? Я все-таки нашла большим везением отсутствие света – мне совсем не хотелось знать, как выглядит рот, произносящий эти слова:
- Почему?
- Так будет правильно.
- Правильно?
Похоже, он ждал ответа. Я молчала, не зная, что ответить. Казалось, прошла вечность, прежде чем он выплюнул свой третий вопрос:
- Как звать тебя?
Выплюнул? Его вопрос буквально ударил меня, я закусила нижнюю губу, но устояла на ногах.
Если есть возможность, лучше не говорить свое имя. Но в моем случае игнорировать дьявольскую говорящую гору и дальше не представлялось мне целесообразным.
- Рита Палисси.
- Медиум, - он произнес это как оскорбление. Меня обдало ледяным порывом, выдавливающим из глаз слезы. – Я могу забрать вас обеих.
- Безусловно, можешь, - выдохнула я. Тело одеревенело и дрожало от перенапряжения. Не сказать, что мне было приятно узнать, что эта говорящая гора слышала обо мне. По ту сторону реклама не сослужит вам хорошей службы. – Но не я нужна тебе.
- Как раз ты.
- Послушай! Она сильнее меня, она призвала тебя, ее и бери.
- Она не сильнее тебя.
- Однако именно она призвала тебя, - повторила я. – Я бы не посмела. – И это была чистая правда.
- Почему?
Что можно ответить потустороннему монстру на подобный вопрос? Вновь – только правду, и ничего кроме правды, какой бы постыдной она не была. В данном случае правда могла спасти мою жизнь.
- Потому что боюсь.
Мои руки внезапно опустели. Я опустила их вдоль тела. Черный силуэт, успевший к этому моменту затмить собой едва ли не весь мой мир, двинулся прочь.
Дневной свет загорался, будто кто-то проворачивал невидимый выключатель. Вновь появилось ощущение пространства, вслед за ним – стены, потолок, пол. Небо было ярким и далеким. Зимним. Я стояла на коленях возле кровати со скомканным одеялом, подушками и простынею, здесь и там пестрящих кровью, осколки от разбитого ночника сквозь джинсы вдавливались в колени, дверь в спальню была приоткрыта. Арины Деревской нигде не было.
Я встала, опираясь о кровать, в левом кулаке – край одеяла, которым я не замедлила вытереть лицо. На ткани остались мазки крови. На полусогнутых ватных ногах я вышла в коридор и спустилась по лестнице. Споткнувшись, я прочесала коленями и ладонями три или четыре ступени и растянулась на полу прихожей. Чак-Чак был тут как тут: обвив рукой мою талию, он довел меня до дивана и помог сесть.
- Ничего себе! – Качок присвистнул, отступая на шаг и окидывая меня пристальным взглядом. – Ты что, с медведем подралась?
- Где Деревский?
- Здесь. Где же еще?
Я глянула туда, куда указал Чак-Чак: Лев сидел в кресле, вцепившись в подлокотники и таращась на меня глазами размером с блюдца. Хорошо. Теперь, когда Арины нет, он был второй и спасительной половинкой «хлебного шарика». Я угрюмо кивнула и попросила Чак-Чака принести мне воды. Но он пропустил мою просьбу мимо ушей.
- С ума сойти, - плечистый детина начал качать головой, и, похоже, не мог остановиться, будто механизм заело. Судя по сморщенному лбу, то, что он видел перед собой, нешуточно удивило его и, быть может, даже испугало. – Десять минут назад ты выглядела как конфетка… Что, черт побери, у вас там стряслось?
- Никакого черта, - я болезненно скривилась.
- У тебя волосы поседели.
- Просто принеси мне воды, о’кей?
- Палисси, ты похожа на невесту Франкенштейна.
- Зато ты – на актера разговорного жанра, - огрызнулась я, погружая пальцы левой руки в диванные подушки. Правая же рука нестерпимо болела, боль походила на жидкий огонь. – Или на потенциального безработного.
Отнюдь не весело ухмыляясь, Чак-Чак ушел. Четверть минуты спустя послышался звон посуды и звук льющейся воды.
- Где Арина? – одними губами спросил Лев Деревский. Его костяшки побелели и стали похожи на
