самоуверенность.
Подойдя к Петчеру, хозяин шаркнул ногой, что, по его мнению, должно было означать выражение особого уважения, и вложил свои короткие пухлые пальцы в протянутую Петчером руку. На широком лице помещика появилось какое-то подобие улыбки. Потоптавшись на месте и ударив неизвестно для чего хлыстом по полу, он опустился в большое мягкое кресло.
— Приятно, даже очень приятно познакомиться, господин Петчер. Садитесь, прошу вас, — вкладывая в рот душистый леденец, громко говорил Якушев гостю. — Слыхал о вас, как же, — бесцеремонно рассматривая Петчера, продолжал хозяин. — А видеть вот не изволил. Не приходилось, понимаете.
Петчер не успел ответить: за окном послышался звон бубенцов.
— Федосей Евдокимович Хальников прибыть изволили! — выкрикнул вошедший в гостиную камердинер.
— А! Япошка, япошка! — тряся огромным животом, захохотал Якушев. — Зови! Сейчас же зови! Вот кстати. Вы, господин Петчер, просто счастливый человек. Понимаете, вам удастся увидеть сейчас необыкновенного субъекта. С одной стороны, это полнейшее ничтожество и дрянь, а с другой-птица высокого полета. Коршун, самый настоящий стервятник. А ведь так себе, немудреный, ничем не примечательный человек. Козявка, понимаете. Япошка!
Слово «япошка», как видно, нравилось Якушеву: он то и дело повторял его.
— Лжет всегда, понимаете, как сивый мерин. Трое порядочных брехунов за ним ни за что не поспеют. Говорит одно, делает, понимаете, совсем другое. Если кому что обещает, то обязательно обманет. При том же, понимаете, подлиза и трус, каких днем с огнем не найдешь. Встретившись с вами, он лебезит, называет по имени-отчеству, а отвернется, понимаете, непременно скажет о вас какую-нибудь гадость. К тому же еще сластолюбец, каких свет не видывал.
Гость остановился у порога и, кланяясь как-то в сторону, громко спросил:
— Разрешите войти, ваше превосходительство?
— Да, да. Пожалуйста, — помахивая хлыстом, ответил Якушев. — Сами знаете, что хорошему гостю всегда рады.
Не сводя с помещика тупого взгляда, Хальников двинулся кошачьей походкой вперед.
На коротких ногах гостя, как у грубо сделанного игрушечного человечка, сидело длинное неуклюжее туловище, а на необычайной толстой шее громоздилась большая с длинными волосами голова. Глубоко вдавленное переносье, широко расставленные мутные глаза, большой рот и отвисший двойной подбородок довершали его сходство с каким-то чучелом.
— Может быть, ваше превосходительство, я вам помешал? — снова изогнувшись в сторону, спросил Хальников.
— Да нет, что вы, Федосей Евдокимович, — польщенный заискивающим тоном Хальникова и титулом «ваше превосходительство», снисходительно улыбнулся хозяин. — Наоборот, понимаете ли, я очень рад. Будьте любезны, садитесь. Знакомьтесь: господин Петчер. Рекомендую его вам как своего друга…
Услышав имя гостя, Хальников побледнел:
— Ваше… ваше… прево… Извините, ваше… господин Петчер, я очень рад вас видеть.
— Что, испугался, япошка? — засмеялся Якушев.
— Нет, почему же, — стараясь успокоиться, ответил Хальников. — Это я просто так, Илья Ильич, из уважения.
— Ох и хитер, хитер, япошка, — грозя пальцем, покачал головой помещик. — Сказал бы лучше сразу, что испугался. Так нет, понимаете, врет, а у самого поджилки трясутся. Ну, к чему врешь? К чему, я спрашиваю, — сердито продолжал Якушев. — Кто не знает, что Уркварт — это сила, что он, если захочет, все может сделать. По миру пустит. В порошок изотрет. А как же иначе? Сильный слабого всегда уничтожает — таков уж закон природы.
— Простите, ваше превосходительство, — обидчиво ответил Хальников. — Меня нельзя считать слабым. Я завод имею, капитал. Второй завод строить хочу. Я к вам, собственно, по этому поводу и приехал, Илья Ильич, — вдруг встрепенулся Хальников. — Хочу просить вас, чтобы вы помогли мне купить Ургинское урочище.
— Эге! — удивился хозяин. — Значит, еще один завод строить решили?
— Да-с, Илья Ильич, — фамильярно ответил Хальников. — Еще один. Новый. Как есть новый хочу строить.
Недовольный таким оборотом дела, Якушев отправил в рот очередной леденец и спросил:
— А не надоела вам, господин Хальников, эта возня с рабочими и всякими грязными делами?
— Нет, нисколько, — покачав головой, ответил Хальников. — Сквозь все эти хлопотливые дела всегда золото блестит, Илья Ильич.
— Золото — это, конечно, прекрасно, — согласился помещик, — но хорошо бы все-таки, понимаете, наживать его какими-то другими путями. Без мужиков и без рабочих. Уж очень народ беспокойный стал нынче, особенно рабочие. Не правда ли, господин Петчер?
Обеспокоенный заявлением Хальникова, Петчер долго молчал. Затем, бросив на своего конкурента уничтожающий взгляд, медленно повернул голову в сторону хозяина.
— Я, например, так считаю, господин Якушев, — начал он медленно и высокомерно, — что дальнейшая промышленная активность неизбежно приведет нас к погоне за дополнительными рабочими. А они, чувствуя, что мы не можем обойтись без них, будут предъявлять нам одно требование за другим. Поэтому, мне кажется, прежде чем расширять производство, нам следовало бы найти сначала какие-то пути для обуздания рабочих, хотя бы в той мере, в какой это достигнуто в Англии.
— Да, да, и я так думаю! — согласился Якушев, хотя никогда раньше об этом не думал и никогда к такому выводу не приходил. — Чего доброго, опять, как в девятьсот пятом году, начнут безобразничать. Тогда, понимаете, насмерть перепугали, а теперь опять…
— Ах, нет… Шалишь… — повернувшись к Якушеву, залебезил Хальников. — Девятьсот пятый год был, да весь вышел. Правительство наше теперь куда как поумнело, да и среди нашего брата либеральствующих дураков меньше стало. Научила революция буржуазию… В царя вцепились, как клещи, не оторвешь.
— И то правильно, — согласился Якушев. — Подняли кнут повыше, и дело, понимаете, лучше пошло. Вот вы говорите, — обратился он к Петчеру, — что в Англии пути какие-то нашли к рабочим, А мне кажется, нам их и искать нечего. Вот они… пути! — взмахнув кнутом, проговорил он с угрозой. — Для русского человека, понимаете ли, кнут прежде всего, а потом уж остальное.
— Вы правы, Илья Ильич, — снова залебезил Хальников. — Кнут это, как водится, в первую очередь. А затем, знаете, конфетку. Конфеточку послаще, кому следует. Вот я, например, — сжимая кулак, захихикал Хальников, — благодаря меньшевикам всех людей к рукам прибрал. Народец это, я вам скажу, — как раз то, что нужно. Среди рабочих они, как рыба в воде. Ну, а я, конечно, среди них, как щука. Что захочу, то они и делают. И умело делают, канальи! Недавно большевики вздумали забастовку организовать. Меньшевики вначале вроде тоже с ними, а потом тайком ко мне. «Как быть?» — спрашивают. Ну, я им, знаете, руку пожал. Спасибо, мол, друзья. — Хальников хлопнул ладонями о колени и тихо засмеялся. — Так им, знаете, и сказал: спасибо, мол, вам, друзья. Вижу, на общую пользу стараетесь. Разве я могу это забыть? Никогда. Ну, а потом наговорил им еще всякой всячины. Сказал даже, что я и сам не прочь бы пойти рабочим навстречу, только чтобы мирно, без всяких забастовок. И что вы думаете? Уговорили! Теперь про забастовку на заводе и помину нет. Так-то, Илья Ильич, эти дела делать надо.
Слушая Хальникова, англичанин убеждался, что в лице этого пройдохи он имеет серьезного противника. Поэтому он решил попытаться сначала расположить его в свою пользу, а затем уже выведать все, что касается покупки Ургинского урочища.
— А не думаете ли вы, господин Хальников, — наклоняясь в его сторону, спросил Петчер, — что пришла пора и нам объединиться в союз и крепко подпереть им существующий в России режим, а затем построить около этой главной опоры ряд других подпорок в виде союза деревенской буржуазии, союза монархистов да и думы, пожалуй.
— Что же, это неплохо. Я такое мнение разделяю вполне, — поспешно согласился Хальников, — Вы хотите вот покупать урочище, — закидывая удочку, продолжал между тем Петчер, — а может быть, при
