— Сообщите смутьянам, — кричал он в телефонную трубку, — что я назначаю комиссию и поручаю ей расследовать, насколько виноваты сами рабочие и насколько администрация шахты. Если будет установлена невиновность рабочих, их семьи получат вознаграждение.
Передавая распоряжение управляющего, Калашников посоветовал рабочим разойтись по домам и спокойно дожидаться результатов расследования.
Озлобленные шахтеры встретили предложение главного инженера руганью, угрожая сбросить его самого в шахту. Только подоспевший наряд полиции спас Калашникова от грозившей ему опасности. Потрясенный происшедшей катастрофой и отношением к нему рабочих, Калашников растерялся. С одной стороны, он, как главный инженер, считал себя виновным. Но с другой, ему казалось, что он делал все, что мог.
— Как они не могут понять, — с огорчением думал Калашников, — что я не хозяин, а связанный по рукам и но гам исполнитель чужой воли, и не могу по собственному желанию израсходовать на организацию безопасности даже ломаного гроша.
Вечером к Калашникову зашел Нестер. Калашников, сгорбившись, сидел на кушетке. Вид у него был расстроенный, глаза красные. Он до сих пор не снял спецовки, в которой утром был в шахте.
Поздоровавшись, Нестер сел к столу и после некоторого молчания спросил участливо:
— Очередная неприятность, Василий Дмитриевич?
— Да, — грустно ответил Калашников. — И, наверное, еще не последняя. Нет никакой гарантии, что сейчас в какой-нибудь из шахт не произойдет такое же.
— Но все это может окончиться трагично, — осторожно предупредил Нестер. — Рабочие волнуются, возбуждены, они могут пойти на крайность.
— Вы знаете, — безнадежно молвил Калашников, — я не религиозный человек, но сейчас надеюсь больше на бога, чем на себя.
— Но нельзя оставлять этого так дальше. Пора, наконец, навести в шахтах порядок и прекратить убийство людей, — решительно возразил Нестер. — Это должны сделать техники, бог тут не поможет.
— Шахты до крайности запущены, — оправдывался Калашников. — Чтобы навести в них порядок, нужны большие ассигнования. Потребуется реконструкция некоторых шахт, а значит, и прекращение добычи руды, — Раз такое мероприятие неизбежно, нужно на это пойти, — настаивал Нестер.
— Легко сказать «пойти», — обиделся Калашников. — А где же взять деньги? Я несколько раз обращался к управляющему и в правление общества, и что вы думаете? Они даже ответить не хотят.
— Тем не менее, — продолжал Нестер, — этот вопрос нужно решить, иначе вы первый будете в ответе. Если еще случится что-либо подобное, рабочие вам не простят.
— Я понимаю, — подтверждая жестом свою обреченность, согласился Калашников. — Сегодня меня тоже спасла полиция. — Он нервно задергался и схватился обеими руками за голову. — Вы хорошо знаете мое мнение о жадности наших хозяев. Вы также знаете мое отношение к людям. Но рабочие, оказывается, многого не понимают. Я почувствовал это по-настоящему сегодня. Я не виню их, но я хочу, чтобы и меня поняли. Мне кажется, необходимо еще раз обратиться с просьбой в правление общества горных заводов. Мы должны доказать им недопустимость создавшегося в шахтах положения. Надо требовать, чтобы семьям погибших выдали хорошее вознаграждение, иначе мы не сможем успокоить рабочих. — Он хотел сказать еще что-то, но только махнул рукой и замолчал.
Нестер тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой.
— Досаднее всего, Василий Дмитриевич, то, что вы до сих пор еще не сделали выбора между рабочими и хозяином. Даже вот и сейчас, несмотря на явное преступление хозяев, вы думаете больше о том, как успокоить рабочих, а не о том, как наказать виновных в убийстве шахтеров.
— Нет, нет, — запротестовал Калашников. — Вы меня неправильно поняли. Я никогда не стану на сторону хозяев. Но я не хочу разжигать и без того накаленную атмосферу.
— Боитесь осложнений? — улыбнувшись, спросил Нестер.
— Да, я считаю их сейчас ненужными и бесполезными.
— А мы считаем, — энергично возразил Нестер, — что забастовка поможет вам добиться от хозяев удовлетворения законных требований рабочих.
Калашников печально покачал толовой.
— Забастовка вызовет серьезный и тяжелый конфликт. Опять будут жертвы.
— Значит, вы возражаете?
— Нет. В принципе я согласен, — заторопился Калашников, — но я считал бы необходимым не предъявлять больших требований. Тогда можно будет легче достичь соглашения.
— Вы, Василий Дмитриевич, по-видимому, неисправимы, — безнадежно махнул рукой Нестер. — И ничего с вами сейчас, очевидно, не поделаешь. Ладно. Когда-нибудь, рано или поздно, но вы все-таки поймете, кто ваши настоящие друзья и кто враги, и научитесь действовать с врагами по-вражески, а с друзьями — по-дружески. Что же касается забастовки, послушаем лучше, что скажут завтра сами рабочие.
Глава восемнадцатая
Петчер был крайне возмущен тем, что везде проходили собрания и рабочие выносили свои требования, а полиция ничего не делала.
— Такое может твориться только здесь, в стране варваров, — размахивая длинными руками, кричал он. — Что толку в том, что несколько человек арестовано? Все равно рабочие бастуют. И скажите из-за чего? Шесть дураков залезли в заброшенный штрек. Говорят, им не хватило крепежного материала. Разве не ясно, что они сами виноваты? Кто их туда посылал? Однако я готов пойти на уступки. Я не дикарь и согласен выдать семьям убитых по пятидесяти рублей. Больше ничего! Шахты переделывать не буду. Посылать в шахты нянек тоже не буду. А расценки? Почему они ставят вопрос о расценках? Почему? — вскакивая с места и обращаясь к присутствующим, спрашивал Петчер. — Какое отношение имеют к этому вопросу расценки? Это выдумка социалистов. Их бы следовало всех посадить за это в тюрьму. Всех до одного, понимаете?
— Требуют еще сменить управляющего, — деланно робким голосом вставил шпильку Папахин.
— Что? Что вы сказали? — сдвинув брови, выкрикнул Петчер. — Здесь нет управляющего. Я хозяин.
— Мы им это разъяснили, — продолжал Папахин. — Я, например, несколько раз говорил, что мистер Петчер не только управляющий, но и хозяин. А они в ответ знаете что? Тем более, говорят, он должен отвечать и как управляющий и как хозяин. Подзуживает их кто-то, это ясно.
— Я буду телеграфировать в Петербург, в Лондон. Я вызову полицию, солдат, — бегая по комнате, кричал Петчер. — Я покажу им, как бастовать и предъявлять свои требования. Дураки! Обождите, я вам устрою забастовку!
Совещание длилось уже около часа, но никто еще ничего не говорил. Присутствующие с явным недоумением слушали ругань и угрозы управляющего. В кабинете находились все руководители завода и шахт. Петчер продолжал кричать и ругаться, а собравшиеся молчали.
Вдруг сидевший у окна механик Рихтер сорвался с места.
— Идут, сюда идут! Вот, смотрите, — испуганно закричал механик.
Рихтер не сказал, кто идет, но все догадались, что идут рабочие.
Побледневший Петчер бросился к окну. Один, три, семь. Из груди вырвался облегченный вздох.
— Это делегация, но все равно, не мешает вызвать сюда полицию, — предложил он, обращаясь почему-то к одному Рихтеру.
— А я считаю, что полицию вызывать не нужно, — поднявшись во весь рост, спокойно предложил Калашников. — Я уверен, что рабочие идут с мирными намерениями. Нужна выдержка, мистер Петчер.
Англичанин молча уселся в кресло.
В кабинет неожиданно вошел почтальон. Приняв телеграмму, Петчер разорвал бандероль. Это был ответ Грея на его сообщение о забастовке и о требованиях рабочих. Грей писал:
