поперхнулась.
— Извини, я как-то не подумала…
— А никто и не думает, — мстительно сказал Дон. До Лисы только теперь дошло, что это повторение разговора, состоявшегося так недавно во дворе, но в качестве «недумающей публики» теперь оказалась она сама.
— Сдаюсь! — засмеялась она. — Но я действительно не могу представить себе проблемы вампира!
— Да нет, — поморщился Дон, — Ты, в общем-то, права: это проблемы не вампира, а лично мои. То есть, я, конечно, вампир, но это еще и я, понимаешь?
— Смутно, — призналась Лиса.
— Ну, вот Грому, например, вполне хватает Госпиталя. А мне, понимаешь ли, не хватает, — и, с ощущением прыжка вниз, — Я ле Скайн, Лиса. Понимаешь ли.
— Оп-паньки! — обалдела Лиса. — Так ты что — в кормлецы меня приглашаешь? А по морде?
— С ума сошла? Не вздумай это где-нибудь ляпнуть. Меня сотрут на хрен тут же, — озабоченно свел брови Дон. — Не понимаешь? Я не имею права. Никто не имеет права. Приглашать в кормлецы. Потому что от приглашения до принуждения — один шаг. И иногда — очень маленький. Человек — или эльф — может сделать это только сам, да еще и три свидетеля должны подтвердить, что он делает это добровольно. И желающих более, чем достаточно, не сомневайся! У меня за последний год уже три предложения были. Только вот, видишь ли, я — это я, и предложения эти меня ну никак не привлекают. Понимаешь, в чем дело: в кормлецы идут люди совершенно определенного склада. Это либо экзальтированные дуры с фанатичным блеском в глазах, вот такие вот, — Дон изобразил фанатичную дуру, Лиса прониклась и захихикала. — Либо очень трезвые расчетливые ребята, которые абсолютно четко знают, чего хотят. Вроде бы разные варианты, да? А вот тошнит меня с них совершенно одинаково. Это проблема не ле Скайн, это моя личная проблема. Не имеем мы такого права — приглашать, это преступление, и карается ой-ой! Вот на взгляд брать, на один раз — слышала, наверно, что это такое? — можно, но я и это не люблю, хотя и приходится. Гадко это. Как украл. Хотя многие из наших этим сотнями лет живут, и моральных страданий не испытывают.
— Надо же, как у вас — все шиворот на выворот! Пригласить нельзя — а украсть можно! — Лиса слушала с большим интересом. Ни о чем подобном она нигде не читала.
— Так потому и не афишируется, что на ваш взгляд это шиворот на выворот. А на самом деле у всего своя причина. Если интересно — как-нибудь потом расскажу.
— Расскажи… — Лиса впала в задумчивость. — Интересно… Значит, получается, в любовницы, ну, в кормлецы, приглашать нельзя. А замуж звать можно? А разница?
— А вот тут я могу собой гордиться! — засмеялся Дон. — Это я нашел лазейку! Это настолько нелепо, что не запрещено! А получается все очень хорошо, вот, смотри! Ты будешь почтенная замужняя райя, с человеческой точки зрения все очень благопристойно, никаких кормлецов. Я знаю, как люди в большинстве своем к кормлецам относятся — типа, сплошной разврат, и тому подобное. А я сам смогу выбрать себе… — он замялся, ища слово.
— Энергетическую кормушку, — неумолимо закончила Лиса, изумленно покачивая головой. — Ну ты даешь! — она никак не могла определить собственное отношение к происходящему. Дон явно старался ничем ее не оскорбить, в то же время оставаясь предельно честным — уж вранье-то она бы почувствовала.
— А что в этом плохого? — Дон чувствовал, что не убедил ее. Эх, Лью бы сюда! Вот кто убалтывать умеет! — Я, конечно, могу тебе начать впаривать что-нибудь про неземную любовь…
— Не надо! — сразу насторожилась Лиса.
— Вот именно. А я тебе предлагаю честную сделку: ты сама говорила, что у тебя шансов замуж выйти — от ноля к минус бесконечности. А так все будут немножко счастливы. И ты, и я.
— Сыт, — уточнила вредная Лиса. Ей было уже даже забавно.
— Да не просто сыт, как ты не поймешь! Просто урвать энергии не проблема, я ж тебе говорил. Но если бы у тебя самой был выбор: манная каша, холодная, на воде, без масла, соли и сахара — или горяченькая жареная курочка с хрустящей корочкой, с приправами и картошечкой — что бы ты предпочла? Понимаешь? Энергия тоже имеет вкус и запах, это немного похоже на твое Видение. Соглашайся, Лиса! Если захочешь, у нас даже дети будут! Тебе дела ни с кем иметь не придется, все беру на себя. Только кандидата выбери, пальцем ткни — вот от этого — и все будет! Но уж подбирай такого, чтобы на нас с тобой хоть немножко похож был!
— А это еще как? — Лиса была заинтригована.
— Вот выходи замуж — тогда расскажу! — обрадовался Дон.
— Да ну тебя! — надулась Лиса. — Как что действительно интересное — сразу кукиш под нос! Еще скажи, что я еще маленькая!
— Ты еще маленькая, — послушно сказал Дон и с хохотом увернулся от мокрого жгута штанов. — Слушай, это уже чисто технические детали, давай сначала до них доживем! — взмолился он. — Выходи за меня, Лиса! И характер меняться с возрастом, как у людей, у меня не будет. Мы всегда одинаковые. Соглашайся! Будешь ждать меня из рейдов, форму зашивать, мечи точить, печенку протирать через ситечко к приходу меня, любимого…
— Ага, всю жизнь мечтала! — фыркнула Лиса.
— А я о тебе буду стр-рашно заботиться! И работу можешь бросить — я богат… — он не успел увернуться, настолько неожиданной и молниеносной была реакция. Хлесткая пощечина обожгла его щеку. Лиса стояла над ним на коленях, гневно сверкая глазами.
— Никогда. Не смей. Меня. Покупать! — прошипела она, водя пальцем у него под носом, подхватила мокрые вещи, вскочила и пошла наверх к околице. «Где ты, Лья?», заскулил про себя Донни и бросился вслед.
— Лиса! Постой! Ну, не сердись! Виноват, дурак, исправлюсь! — он забегал перед ней, она фыркала, огибала его по мокрой траве и шла дальше. — Я не буду тебя покупать! Денег вообще не дам, и тебя обберу! Вот, прям все как скажешь! До клочка, до ниточки! Носить ты будешь ватник из дерюжки, больше у тебя ничего не будет, а спать мы будем на тощем драном коврике! В холодном углу унылой землянки с большо-ой дырой в крыше! — со слезой в голосе и трагическим подвывом повествовал Донни. — Под которую в дождь мы будем грустно подставлять такое же унылое дырявое ведро! Но к утру тощий драный коврик все равно будет промокать от натекшей из ведра лужи. И весь день после этого ты будешь печально сушить его у нашего жалкого очага с сырыми дровами, вытирая слезящиеся от едкого дыма глаза и размазывая сажу по лицу, — Лису уже разбирал хохот, но она сдерживалась и упрямо шла вперед. — А в душер-раздир-рающе закопченном котелке будет вяло булькать твоя липкая скудная пища. Блэ-э! А зато я каждый вечер буду играть тебе на гитаре — я видел, тебе понравилось — и махаться с тобой на мечах! Так устроит?
— Все равно ведь покупаешь! — опять фыркнула Лиса, но уже без гнева, обошла его и направилась дальше. Дон пошел рядом, заглядывая ей в лицо. Вроде больше не сердится…
— Я не покупаю, я меняюсь — объяснил он. — Я же не могу только брать и ничего не давать взамен! Я еще и стихи тебе читать могу! Не веришь? Вот, пожалуйста, м-м-м…
— Осел, — договорила Лиса. — Вот уж эльфийской лирики, спасибо, не надо, ладно? Меня от нее еще в десять лет стошнило: маменька ее любила сильно. «Мы лишь сон Жнеца о тучной ниве…», — гнусаво проныла она, подражая модному пару лет назад чтецу. Дон хихикнул — получилось действительно похоже. — Мне у них только «Босы ножки» нравятся, мне ее бабка Берита как колыбельную пела. Но я на третьем куплете всегда реветь начинала, мне бабушка его петь и перестала, я его и не помню. Она бы
