животных. Кто-то из наших ребят предложил «стрельнуть» одного из тигров, которые находились от нашего окна всего метрах в двадцати. Китайцы принялись нас успокаивать. Тигра не нужно трогать, тогда и он не сделает зла. Действительно, тигры насытились и ушли восвояси. Перед этим один из них прыгнул на большой столб, бывший неподалеку и посидел на нем, свесив хвост, полизал и почистил шкуру. Тигры были очень красивые: огромные и полосатые. Их расцветка почему-то напомнила мне небо после окончания воздушного боя, где долго висят синие трассы, образованные дымом трассирующих пуль.
Должен сказать, что после возвращения с Юга серьезных столкновений с японцами у нас уже почти не было. Японцы изменили свою тактику. Убедившись, что весьма и весьма дорогостоящие, да и опасные, с появлением наших истребителей, налеты на Чунцин не приносят желаемого эффекта, переключились на бомбежку базы дальней бомбардировочной авиации в Ченду. Перед нами несколько раз ставилась задача выходить на перехват этих групп японских бомбардировщиков. Но не с нашей техникой было заниматься такими перехватами противника, идущего с гораздо большей скоростью. А вот понести потери в случае блудежки в горах, которая была почти неизбежна после таких погонь, мы могли очень тяжелые. И потому, когда я водил группу на такие перехваты, то, порезвившись немного в многослойных облаках, прокалывая с разгона огромных «дедов», на которые очень похожи облака, особенно вверху, я находил ориентир: обычно это была знакомая вершина горы, торчавшая из нижнего, облачного яруса, и начинал кружить вместе с группой вокруг нее. Когда наступало время возвращаться, то на основании простейших расчетов наша группа пробивала нижний ярус облаков прямо над Чунцином. Вся эта охота за бомбардировщиками, летающими быстрее нас, без радиосвязи и надежного навигационного оборудования, конечно, была видимостью боевой активности, более опасной для истребителей, чем для бомбардировщиков.
А на земле мы жили дружно. Уже не было Грини Воробьева, умудрявшегося где-то доставать коньяк и к вечеру напиваться до такого состояния, что не мог попасть куском хлеба в рот и вызывавшего многочисленные насмешки китайцев. Как-то я пытался его урезонить, а он стал обвинять меня в том, что я бью под него клин, дабы стать командиром эскадрильи.
Если кто-нибудь еще верит в то, что диктатура-это порядок, то я могу его разочаровать. При самой свирепой сталинской диктатуре, казалось бы, всезнающем руководстве и мощном репрессивном прессе, Степа Супрун совершенно спокойно вешал лапшу на уши Сталину о своих китайских подвигах, а Гриша Воробьев пьянствовал, возглавляя эскадрилью в ответственнейшей, правительственной командировке. И ничего — сходило с рук.
После исчезновения Грини, нашу эскадрилью возглавил Саша Михайлов, тоже пьянчуга не из последних, но его подсидел Костя Коккинаки, уязвленный, что не ему — испытателю, доверили эту должность. Похоже, дело шло к нашему отъезду. Сбывались пожелания японцев, сразу после нашего появления в Китае сбросивших на аэродром Гуаньба пустой баллончик огнетушителя с прикрепленной к нему красной лентой, в котором было по восточному вежливое послание, предлагавшее европейцам убираться домой и позволить азиатам самим решать свои дела. Иначе все пришельцы будут уничтожены. Честно говоря, нам самим надоело совать нос в непростые азиатские проблемы.
А пока ребята развлекались, чем могли. Скинувшись, купили жену одному из боев, стоимость которой составила 60 долларов — хорошо быть добрым, когда ты в чужой стране и при чужих деньгах. Механик самолета Заднепрюк установил рекорд обжорства: умолотил за один раз две большие курицы и килограмма полтора риса, подбадривая себя украинской поговоркой: «Чем добру пропадать, нехай живит рэпне». Наш врач Иван Иванович Афнагель спас китайчонка — сына китайского летчика, который совершил «Чифаньфити» — «Съел самолет» — проглотил маленькую алюминиевую модель самолета. Иван Иванович приготовил картофельное пюре с ватой. Мальчик поел его и все закончилось благополучно. Самолетик зазвенел об горшок. Я окончательно убедился, что иероглифы дело скандальное и мне их не осилить. А китайцы не могли перейти на азбуку, уверяя, что столь малое количество знаков не могут передать всего богатства великого, могучего и прекрасного китайского языка.
Наступила весна 1940 года. Все вокруг зазеленело. В этом море зелени сверкали озера цвета масляничной культуры, похожей на нашу сурепку. Ребята скучали и все чаще повторяли пословицу: «В гостях хорошо, а дома лучше». Впрочем, дома действительно, во всяком случае, в городах, жизнь, судя по письмам, начинала налаживаться. В магазинах стало появляться самое необходимое: добротные ткани, радиоприемники, кое-какая мебель. Нас тянуло домой. Второго марта 1940 года Батицкий приказал передать наши боевые самолеты китайским летчикам, прибывшим из Ченду, где у них была большая летная школа. Летчики нашей эскадрильи передавали машины китайским коллегам, соответствующим им по должности. Я передал свой начальнику штаба — мистеру «Чемодану»: опробовал мотор, усадил китайского начальника штаба в кабину, где он с моей помощью запустил и остановил двигатель, подогнал педали управления, укоротил длину парашютных лямок, познакомил с принципом стрельбы из пулеметов и наведения их на цель. Китайцы оказались очень любопытными и долго расспрашивали наших летчиков о всяких мелочах и тонкостях. Потом мы построились и состоялась церемония торжественной передачи самолетов. Я подошел к китайскому начальнику штаба эскадрильи, пожал ему руку, пожелал быть непобедимым в бою, обнял и поцеловал его как родного брата. После этого мы, советские летчики, ушли на командный пункт.
Настроение было и грустным, и радостным. Мы ехали домой, но одновременно закрывали, пожалуй, самую интересную страницу своих биографий, своей молодости, первых боевых столкновений, оставляли на китайской земле своих погибших товарищей. Оценивая сейчас это время в своей жизни, я благодарен судьбе, что находился в те годы в кабине боевого самолета в китайском небе. Во-первых, после командировки в Китай я окончательно оторвался от своего забитого кубанского детства и понял, как велик и прекрасен мир, во-вторых, получил боевые навыки, которые и позволили мне уцелеть в грядущей большой войне.
Еще дня три мы побыли в Чунцине, тратя последние деньги, совершая последние покупки, а я еще и составлял последние справки о морально-политическом состоянии подчиненных в разные инстанции, по силам внося свой вклад в мутный поток бумаг, которым славится наше Отечество. Все хотели прикрыться бумаженцией: и посол, и главный военный советник, и советник по авиации, и его замполит, и его помощник по комсомолу — пиши о роли комсомольцев в ратных делах эскадрильи. Я так засиделся за этими бумагами, что забыл вовремя съездить на примерку костюмов к Иван Ивановичу и пришлось платить дополнительные доллары за срочное исполнение заказа в ночь перед нашим отъездом. Заказ пришлось получать в четыре часа ночи. С мистером Шимо мы промчались на «Форде» по ночному Чунцину, распугивая по дороге легионы крыс, которые оккупировали ночью улицы китайской столицы и так чисто их прибирали, поедая объедки, которые китайцы имели обыкновение выбрасывать прямо на мостовую, что мэрия наверняка экономила на дворниках.
А нам предстояло еще одно великое путешествие-ралли на автомобилях через весь Китай: подобную оказию посчитал бы огромной удачей любой из прославленных европейских автогонщиков. Но мы рассматривали это путешествие как тяжелую и утомительную эпопею, необходимость которой возникла по очень печальному поводу. Незадолго до нас такая же, радовавшаяся своему возвращению домой, эскадрилья, состоящая из 22-х человек, летела домой из Китая на бомбардировщике ТБ-3. В горах они попали в сложную метеорологическую обстановку и, врезавшись в хребет, погибли все до одного. Как нам стало известно, Качанов получил указание от Ворошилова направлять наших волонтеров домой только наземным транспортом, по принципу: «Тише едешь, дальше будешь». Хороший, конечно, принцип, но, и следуя ему, можно было оказаться дальше от того места, куда едешь: ведь никто не гарантировал автомобили с нашими летчиками от срывов с горных серпантинов китайских дорог. А как пригодились бы нам, буквально через год с небольшим, те двести пилотов, из числа самых лучших, которые погибли в Китае, за годы нашей помощи этой стране под именем волонтеров. Погибли в основном не в бою, а из-за сложных природно-климатических условий, огромных расстояний, сложнейшего рельефа местности, большой неразберихе и неорганизованности, которая нередко встречалась у китайцев, да и у нас самих.
Но как бы там ни было, мы готовились в дальний путь. Пятого марта 1940 года летно-технический состав погрузился на автомобили небольшого каравана: три автобуса предназначалось для людей и два небольших грузовичка — «форда» для наших вещей. Массивные кожаные чемоданы с мощными замками, набитые заморскими дивами, были плотно уложены, надежно закрыты брезентом и дополнительно обвязаны веревками. Этому грузу пришлось побывать и под дождем, и под снегом. Думаю, что мало кто из
