В день гибели Васи Шлемина мы получили неплохой шанс свести за него счеты с немецкой пехотой. Наша разведка доложила, что на Днепре, в районе Чернобыля, немцы захватили четыре наших довольно больших грузовых баржи, на которых до войны подвозились овощи в Киев, и переправляют на захваченный плацдарм на левом берегу свою пехоту. Поздним вечером, уже при заходе солнца, мы с Шишкиным, Бубнов и Деркач вылетели проверить эту информацию, без особой надежды на успех. Однако, дело повернулось по-другому. Когда не загадываешь, то получается лучше. Очевидно, и немцы уже не ожидали в сгущающихся сумерках появления нашей авиации. Две баржи, полные солдат, были на середине Днепра, а две спешно грузились у правого берега. Удача была ошеломляющей. Немцы переправляли свои войска без всякого прикрытия зенитной артиллерией.
Главное было не горячиться, а промахнуться по такой цели было просто невозможно. Мы увеличили дистанцию между самолетами и легли в правый пеленг с севера на юг, заходя для стрельбы реактивными снарядами, в обращении с которыми уже накопили немалый опыт, серией по две штуки. Это был фантастически удачный вечер: первая пара реактивных снарядов Шишкина, а затем и моя пара, легли точно в центр одной из барж, которая сразу же разломилась надвое и пошла ко дну. Со второго захода мы снова точно положили рэсы по второй барже, и она также затонула. Немцы кинулись в днепровские воды, пытаясь спастись. Стремительно наступающая темнота почти спрятала от нас баржи, которые грузились войсками у берега, превратив их в темные пятна, зато нам прекрасно было видно, куда идет трасса реактивных снарядов и пулеметных очередей. Следующие ракеты мы выпустили по баржам, стоящим у берега, но уже не могли рассмотреть реальных результатов своей работы, а потом сделали еще несколько заходов, поливая пулеметным огнем водное пространство, на котором болталось больше сотни немцев, спасавшихся вплавь.
Так что поминки по Васе Шлемину получились впечатляющими. Такой удачи мы не знали за все время обороны Киева, видимо, судьба, как будто стремясь к балансу сил, позволила нам компенсировать свои боевые потери.
Когда мы возвращались на свой аэродром, то обнаружили, что весь фронт, особенно южный участок обороны Киева, со стороны Выставки, озарен вспышками мощного немецкого артиллерийского наступления. По всей линии рвались тяжелые снаряды и мины, взлетали разноцветные ракеты, корректировавшие артиллерийский огонь. Не скупилась и наша артиллерия, особенно дальнобойная из Дарницкого леса, мощные разрывы которой ложились среди немецких артиллерийских позиций. Когда мы сели и ступили на землю, то она вся содрогалась от артиллерийской пальбы. В наших землянках песок сыпался из щелей бревенчатых накатов. Наутро немцы бросились в наступление, но не смогли продвинуться ни на шаг по всему Киевскому оборонительному обводу.
Седьмого сентября мы провели в своей, теперь второй эскадрилье, партийное собрание с повесткой дня: «Военная обстановка на нашем участке фронта обороны Киева и задачи коммунистов эскадрильи». Докладчик — комиссар эскадрильи, то есть — я. В резолюции партийного собрания было сказано: «Отдадим все силы для защиты нашего родного Киева». Однако, наших сил было маловато. Обстановка вокруг столицы, которая была окружена с трех сторон и непрерывно обстреливалась артиллерией врага, становилась все более угрожающей. Нам с воздуха было прекрасно видно, что противник, по сути, оказался уже в тылу киевской группировки наших войск, захватив на севере Чернигов, Остер и Козелец. Крупные механизированные группы врага продвигались к Броварам, Нежину, Конотопу и Бахмачу. Немцы уже почти овладели Хутором Михайловским.
Восьмого сентября 1941 года, я с Мишей Деркачем парой вылетели на разведку противника в районе Нежина, Конотопа и Бахмача и видели, как большие механизированные группировки немцев, почти не встречая сопротивления, продвигаются в тылу киевской группировки. Для выхода войск Юго-Западного фронта, действующих на киевском направлении, а это более четырехсот тысяч солдат и офицеров, оставался лишь узкий коридор на востоке в сторону Харькова. Логика событий, здравый смысл, инстинкт самосохранения подсказывали, что нужно срочно воспользоваться этим узким коридором для вывода войск из района Киева, пока кольцо киевского окружения не сомкнулось окончательно, и немцы не успели его уплотнить. В кольце оставались шестая, двенадцатая, тридцать седьмая и часть героической пятой армии генерала Потапова, огромное количество танков, артиллерии, автотранспорта и подвижного состава, а грузинский ишак в Кремле, покуривая свою знаменитую трубку, никак не мог согласиться с очевидным: Киев удержать нельзя — войска нужно срочно выводить из практически уже завязанного немцами мешка. Тем более, что коммуникации киевской группы войск были почти перерезаны немцами.
С десятого сентября летчики уже ощущали острую нехватку горючего для ведения нормальной боевой работы. Из-за его отсутствия командование перестало ставить перед нами ежедневные боевые задачи. Питание летного состава резко ухудшилось. Летчикам давали лапшу с небольшим кусочком мяса. Кормить пилотов таким образом просто нельзя. К тому времени жара окончательно спала, рано пошли нудные осенние дожди. Мы сидели на аэродроме голодные и в полном унынии, в то время как немцы резко усилили обстрел Киева и его бомбардировки — в перерывах между дождями.
Девятого и десятого сентября, при низкой облачности, дожде и плохой видимости, наша эскадрилья высылала пары самолетов на разведку вокруг Киева. Сведения были неутешительными: от южной оконечности Голосеевского леса до станции Боярка, далее по западному берегу реки Ирпень на Пущу Водицу и дальше до Днепра немцы устанавливают, вкапывая в землю, до двадцати дивизионов артиллерии для обстрела Киева, и мы ничем не можем им помешать. Десятого — пятнадцатого сентября истребители и бомбардировщики противника стали появляться над городом днем и ночью. Несколько раз наши «Чайки» поднимались в воздух для их перехвата на встречных курсах, пытаясь догнать — всякий раз безрезультатно. Немцы увеличивали скорость, и наши «Чайки» болтались далеко сзади.
Десятого сентября Киев, который был прекрасно виден с Броварского аэродрома, в частности, Лавра и Печерские холмы, то закрывался пеленой дождя и зловещими черными тучами, то порывы ветра относили эту пелену в сторону. В середине дня затрещал телефон, и я поднял трубку. Капитан Мельник из штаба дивизии передавал, что над зданием построенного перед войной Верховного Совета УССР в «окнах» среди облаков, примерно на высоте 100 метров, не встречая никакого сопротивления с земли, кружится тяжелый немецкий бомбардировщик, который, судя по всему, никак не может выйти на цель из-за плохой видимости. Но если не отогнать его сейчас, то он обязательно, в конце концов, положит бомбы по зданию Верховного Совета Украины. Мы взлетели парой. К сожалению, не помню сейчас фамилию своего ведомого. Перелетели Днепр и сделали круг над Печерском. Никого. И вдруг, на пересекающихся курсах, метрах в пятидесяти проходим рядом с тяжелым немецким четырехмоторным бомбардировщиком «Дорнье-215», неуклюже ворочающимся в застланном туманом и непогодой киевском небе. Под стеклянным колпаком я хорошо различал лица немецких пилотов за штурвалами. Застекленная кабина называлась в авиации «Моссельпромом». Мы были так поражены нежданной встречей, что ни я не успел открыть пулеметный огонь, ни две пулеметные спарки с бомбардировщика. Мгновение, и мы разошлись по-хорошему, растворившись в непогоде. В эти две секунды была реальная опасность столкновения. Этих дальних бомбардировщиков у немцев было не так много, за всю войну я видел их раза четыре. Итак, мы разошлись по-хорошему, и я пошел на второй круг над Печерском. Минут через пять в пелене непогоды снова вырисовывается мощный хвост «Дорнье», украшенный свастикой. На этот раз мы не упустили случая и с дистанции примерно триста метров открыли огонь по двигателям. Пулеметные спарки немцев с турелей живо отвечали. Дуэль ограничилась двумя длинными очередями и «Дорнье», дав газ, с набором высоты нырнул в облачность. Честно говоря, я думал, что больше его не встречу. Но немец попался упрямый, да и их самоуверенность росла с каждым днем по мере успехов — вот-вот возьмут Киев. И минут через семь барражирования мы снова встретили немца на встречных курсах градусов под 90. Мы дали дружный огонь по курсу бомбардировщика, пилоты которого уже не могли отвернуть тяжелую машину, и «Дорнье» сам вошел в струю пулеметного огня. Один из двигателей задымился. Бомбардировщик, заревев моторами, как огромный черный шмель, на этот раз окончательно скрылся среди облачности. Сколько мы ни искали его, чтобы добавить в третий раз — безрезультатно. Дня через два нам сообщили, что тяжелый бомбардировщик немцев рухнул на их территории, не дотянув до аэродрома с отгоревшим, из-за пожара двигателя, крылом. Тот ли? Возможно и тот, но нам, к середине сентября, было уже не до подсчета нанесенных врагу боевых потерь. Обстановка ухудшалась с каждым часом. Падал боевой дух летчиков — появился и у нас еще один хитрец: младший лейтенант Евгений Иванович Чернецов.
11 сентября 1941 года моя шестерка штурмовала колонну противника на шоссе Козелец — Бровары.
