Так слетал я на родину. На душе лежал камень. Хорошо хоть вскоре выпал случай отвести душу. Нам передали приказ подняться в воздух всем полком для сопровождения полка штурмовиков, идущих на боевое задание со стороны Ростова. Мы подстроились к «Горбатым» между Ростовом и Таганрогом. Оказывается, разведка навела их на 18 небольших, тонн по четыреста водоизмещением, румынских судов, идущих колонной в сторону Таганрога с грузом боеприпасов для своих войск. Эти небольшие транспортные суда были неплохо вооружены зенитными пулеметами и пушками «Эрликон». Они шли, прикрываясь берегом, без авиационного прикрытия — дело было к вечеру. Мы застукали их километрах в десяти от Таганрога. Штурмовики накинулись на румынские суда, как ястребы на уток. Не обращая внимания на довольно плотный зенитный огонь, сразу уложили ракетные снаряды на палубы четырех судов, от которых вскоре остались лишь масляные пятна на сонной поверхности Азовского моря. Остальные повернули к берегу. Мы набросились на них все вместе: и штурмовики, и истребители. На третьем заходе по нам начала бить зенитная артиллерия с берега. Не обращая внимания на этот огонь, мы дырявили румынские суда, пока все они не остались полузатопленными на песчаных таганрогских отмелях. Эта была славная, результативная и приятная работа, очень облегчавшая душу. Один из кораблей взорвался, выбросив целую шапку пламени, перемешанного с дымом — видимо, вез порох.

Но я немножко отвлекся и рассказал о своих личных делах. А в августе 1943-го года нам предстояло освобождать Донбасс. Через двое суток после прорыва Миус-фронта наш полк расположился на полевом аэродроме Чистяково, недалеко от Сталино. Преследуя немецкие истребители над Сталино, мы видели, как поджигают и взрывают здания города отступающие немецкие и румынские войска. Это зрелище добавляло нам злости. И потому, когда в первых числах сентября летчики нашего полка, прикрывавшие бомбардировщиков, встретили в воздухе южнее Сталино истребители противника, то атаковали их со всей душой. Ребята сбили три «Мессера» и один «Лаптежник» — «Ю-87» из числа тех, которые сопровождали немецкие истребители. Бомбардировщика завалил лейтенант Анатолий Николаевич Орлов. На этом боевая удача этого хорошего летчика, прошедшего в нашем полку от Сталинграда до Сталино, исчерпалась. Его самолет подожгли «Мессера» и он, покинув его, опустился на парашюте в расположение наших войск, на самой передовой. Казалось бы, все хорошо, но черт попутал приземлиться прямо на башню нашего танка и очень неудачно сломать при этом ногу. Орлова отправили в госпиталь сами танкисты, и мы больше не видели этого смелого летчика и хорошего товарища.

Но были и нечаянные радости. Например в полк заявился Григорий Иванович Тавадзе, сбитый немцами и попавший к ним в плен. Мы его уже и не чаяли увидеть. Оказалось, что после пленения, в одной из тюрем города Сталино его, вместе с пятью другими нашими пленными летчиками, усиленно обрабатывали предатели. Ребятам предлагали воевать на стороне немцев — летать на их самолетах. У немцев явно ощущалась во всем нехватка. Тавадзе выбрал правильную тактику: врубил дурачка. Он постоянно жаловался, что не понимает многого из того, что ему говорят. Действительно, Тавадзе неважно разговаривал по-русски, но понимал все прекрасно. Тем временем наши войска принялись штурмовать Сталино. В возникшей суматохе немецкая охрана на мгновение ослабила бдительность, спряталась в бомбоубежище при появлении наших пикирующих бомбардировщиков. Летчики выбежали из амбара, в котором их содержали, и стали думать, что делать дальше. К счастью, они не поддались первому порыву, а поступили разумно, спрятавшись в мусоре под тем самым амбаром, где их содержали. Немцы искали их по всей округе, а они лежали, притаившись буквально у них под ногами. Вскоре немцы рванули наутек, а на улицах появились наши танки.

Но в наших частях существовал совершенно идиотский порядок — умереть за Родину могли лишь «чистые». А Тавадзе побывал в плену, и его отправили на проверку в тыл. Там долго мурыжили, а потом приняли решение, глупее которого трудно придумать: Тавадзе прислали к нам в полк, но запретили ему летать. Бедный грузин слонялся по полку без дела, имея тысячу возможностей угнать любой самолет к немцам, если бы пожелал. Но его вроде бы и не обвиняли, и не доверяли до конца, перестраховывались. Немцы поступали гораздо разумнее, предлагая нашим летчикам, попавшим в плен, воевать на западном фронте против «Летающих крепостей»: они совали в огонь кого попало, а наши тыловые холуи привередничали. После войны Гриша Тавадзе работал в гражданской авиации, в аэропорту Кутаиси, и к счастью, не дожил до времени, когда грузин стал снова стрелять в грузина. К тому времени относится довольно забавный эпизод, произошедший в отношениях между ведущим Анатолием Константиновым, «Сокол-1», и его ведомым Уразалиевым — позывные «Сокол-2». Во время воздушного боя мы прекрасно слышали на командном пункте разговор летчиков. Константинов все пытался добиться от Уразалиева, постоянно утверждавшего: «Я здесь», где именно он находится. Наконец, хитрый татарин признался: «Я здесь, под брюхом вашего самолета, спрятался, мал мала испугался». На командном пункте, да и в воздухе, все долго смеялись.

Дело было в середине сентября, именно эскадрилья Константинова, вылетевшая для прикрытия наших войск, наступавших западнее Сталино, сцепилась с двенадцатью самолетами «МЕ-109-Ф». До появления наших немцы резвились, расстреливая пулеметно-пушечным огнем нашу конницу, которую встретили на марше. Константинов успел разделить свою эскадрилью на ударную и сковывающую группы и бросил ее в воздушный бой. Вскоре два «Мессершмитта» уже дымили: один был на счету самого Константинова, а другой — младшего лейтенанта Гриши Котляра. Именно в этом бою Уразалиев прятался под своего ведущего. После посадки мы не стали упрекать его или поносить. Почти всем был знаком страх молодого летчика, попавшего в серьезную переделку. Мы просто объяснили Уразалиеву, что как раз внизу больше всего шансов быть сбитым. До самого конца войны он отлично воевал и, лично сбив четыре «Мессера», не раз бывал награжден. Очень важно не затюкать человека, а, простив ему страх и растерянность, дать проявить лучшие качества. Конечно, здесь нужна мера. Ведь может попасться и потребитель, который поймет доброе отношение, как слабость. Сразу после войны Уразалиев уволился из армии, многие из фронтовиков делали так, думая, что на гражданке, куда они вернутся победителями, их ожидает торжественная встреча. Но их ожидали скудные пайки, тяжкий труд и мизерные зарплаты. В конце своей жизни больной Уразалиев, у которого умерла жена, а вторая с трудом кормила его самого с двумя детьми от первого брака, остался почти без средств к существованию.

Мы, ветераны полка, пытались ходатайствовать по поводу пенсии для Уразалиева перед его бывшим ведущим, а тогда генерал-полковником авиации, командующим Бакинским Военным округом ПВО Анатолием Константиновым. Наш бывший комдив Гейба написал Константинову письмо. Не знаю, чем там у них закончилось, но вскоре Уразалиев умер в нищете. А ведь еще при его жизни вышло постановление о материальном содержании фронтовиков, независимо от армейской выслуги лет. До этого получалось, что любой тыловик, отсидевший на табуретке задницей положенный срок, получал пенсию, а изувеченный офицер-фронтовик, независимо от его заслуг, но не имеющий срока выслуги, загибался в нищете. Типичная ситуация для наших порядков, установленных дураками для безгласой скотины. Толстожопые военкоматовские чиновники, совсем разжиревшие от взяток, приносимых заботливыми родителями призывников, конечно же, тоже не удосужились пригласить летчика-фронтовика и сообщить, что ему положено. Думаю, мог бы ему еще раньше помочь и его ушедший в руководящие дали ведущий, с которым у них так по разному сложились судьбы. Но не помог, наверное, не по злобе, а просто у нас так принято — всякий спасается в одиночку. А ведь на фронте не раз спасали жизнь друг другу.

После тяжелых боев в Донбассе наши войска быстро пошли вперед, и наш полк оказался на полевом аэродроме возле села Чаривное, действительно очаровательного, небольшого села, утопающего в цветении вишневых садов. В жизни не видел больше вишен, однако, наша жизнь в этом прекрасном селе не заладилась. За несколько дней до этого здесь остановились наши конники из Десятого Кубанского кавалерийского корпуса, упрятавшие лошадей в вишневых садах. Но немцы раскусили эту маскировку и авиация нанесла сильнейший штурмовой и бомбовой удар. В вишневых садах осталось разлагаться несколько сот лошадиных трупов. Невыносимое зловонье распространялось по округе. Ни о какой еде речи идти не могло, летчики худели на глазах. Солдаты из нашего батальона аэродромного обслуживания отволокли убитых животных при помощи тракторов и машин в овраг, в паре километров от аэродрома, но это помогло мало. Останки бедных животных при транспортировке разваливались на части. Вонь стала еще более невыносимой. Мы вынуждены были перелететь на новый аэродром возле села Николаевка.

А фронт катился к юго-западу. Наше командование, как обычно, желая выжать все из наступательного порыва наших войск, видимо, решило ворваться в Крым. Потому в конце сентября мы оказались на аэродроме возле небольшого городка Верхний Токмак, откуда сделали три боевых вылета в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату