я поднял параллельный наушник, приспособленный к телефонной линии и слышал как Батицкий, порыкивая по своему обыкновению, сообщил о постигшем нас несчастьи — гибели бомбардировщиков Кулишенко. Детали будут сообщены позже. А пока командира и комиссара вызывают к главному военному советнику.
Я думаю, не надо сообщать о впечатлении, произведенном этим сообщением на личный состав всей нашей эскадрильи. Представьте себе, шли по улице, а вас невзначай огрели дубиной. Здесь уже было не до «класса», который собирался показывать Яша Мороз на своем пушечном истребителе.
На совещании у главного советника нас вкратце ввели в курс дела и сообщили, что Сталин, которому сообщили о катастрофе, сказал: «Сумели наломать, сумейте и восстановить». Из стратегических резервов, бесплатно для китайской стороны, выделяется все необходимое: новые моторы АШ-82, запорожского завода — двухрядная звезда, приборы, плоскости, пропеллеры и прочее, которое вскоре начнут доставлять на базы в Чунцине и Ченду дальние бомбардировщики ТБ-3. Что ж, деваться от греха было некуда. Вдохновляли на дальние рейды китайцы вместе с нашими, а уж попали в беду мы персонально. И работа закипела. Началось великое стаскивание битых бомбардировщиков на предназначенные для этого аэродромы и их капитальный ремонт. Мне самому приходилось видеть, как человек двести китайцев, ухватившись за бамбуковые поперечины, к которым был прикреплен фюзеляж самолета, закрепленный на бревне по команде «Айцоли» («Взяли!») поднимали многотонный фюзеляж примерно на полметра над землей и проносили его полкилометра. Потом отдыхали, а затем снова брались за работу. Я поинтересовался и мне объяснили, что эти китайцы за три недели уже преодолели несколько сот километров. Подобное происходило на многих китайских дорогах. Тысячи людей, облепив как муравьи сахар, части бомбардировщиков, волокли их к Чунцину. Нельзя было не восхищаться этими терпеливыми, трудолюбивыми и безмерно выносливыми людьми, которые, конечно же, как и наши в России, заслуживали лучшей жизни. На аэродроме Гуаньба мне пришлось видеть действие американских полевых авиаремонтных мастерских — ПАРМов, оборудованных прекрасными инструментами. Например, латка, накладываемая на обшивку самолета, крепилась специальным пистолетом, который закреплял заклепки, работая только с одной стороны. Понаехали наши инженеры с завода-изготовителя, успешно взорвавшие один новый двигатель АШ-82 стоимостью в 22 тысячи рублей, уже установленный на самолете — при опробывании подали вместо сжатого воздуха кислород. Оказалось, что китайцы не красили баллоны с кислородом голубой краской, а наши положились на «авось». Должен сказать, что наше отечественное не знающее предела разгильдяйство, порой действительно вызывало дикую ярость и возмущение, наводя на мысль оторвать голову какому-нибудь оболтусу.
Сложнее всего было с самолетами, утонувшими в Янцзы. Через неделю труп Кулишенко всплыл и китайцы поймали его ниже по течению километров за 100 от места гибели. По рассказам, его похоронили на берегу Янцзы там же и соорудили памятник «Кулишу». Впрочем, и другие бомбардировщики при хаотичных посадках утащили несколько жизней наших авиаторов. Всего погибло семь человек. Искать самолеты принялась многочисленная экспедиция на джонках. Самолет Кулишенко оказался очень невезучим и унес еще немало жизней. Китайские джонки долго крутились над местом, где лежал самолет, уже наполовину занесенный илом и песком, набившимся вовнутрь и очень утяжелившим машину. Китайцы доставили на джонки, оснащенными лебедками, несколько лучших местных ныряльщиков, у которых, конечно, не было никаких приспособлений для глубоководного погружения. Этим людям показали маленький макет самолета ДБ-ЗФ и объяснили, что петлю троса нужно цеплять за винт. Китайца привязывали к бамбуковому шесту длиной метров в десять, и хочешь не хочешь, опускали на дно Янцзы. Несколько китайцев при этом, подержав их под водой три минуты, доставали уже мертвыми, но винты все же зацепили петлями. Приподняли верх самолета лебедками, а дальше не туда и ни сюда — слишком много ила и песка принял бомбардировщик. Прибуксировали самолет к берегу, начали промывать его водой и все-таки вытащили машину из воды. Разобрали, погрузили на джонки и доставили в Чунцин.
И вот прохладным серым ноябрьским днем, над Чунцином, ревя двигателями на высоте 500 метров, появилась армада огромных бомбардировщиков. Поначалу мы, у себя на аэродроме Бешеи, кинулись к самолетам, решив, что, обманув бдительность китайцев, к городу прорвались японцы. Но выяснилось, что это летит на глазах у всего города возрожденная, из казалось бы, праха, дальняя китайская бомбардировочная авиация, о параде которой нас никто не предупреждал. Говорят, что Чан-Кай-Ши на этот раз вновь заплакал, но уже от радости. А китайские газеты, буквально захлебывались от восторга, сообщая, что вопреки всем злобным домыслам японцев и их прихлебателей, дальняя китайская авиация жива и еще покажет свою мощь. Правда, после полученного урока совершать дальние полеты на этих бомбардировщиках наши летчики воздерживались, а потом вообще передали их китайцам. Не знаю, как сложилась судьба этих огромных и мощных, но довольно беспомощных без радиосвязи машин.
Хочу сказать о традиции китайцев, которых тысячелетняя история научила не делать трагедии из самых тяжелых потерь и понимать, что, в конечном итоге, состояние человеческого духа, основа преодоления всех превратностей судьбы. Если после налета на наш аэродром к нам приезжал полковник Джан, с которым мы отметили произошедшее, выпив по рюмке коньяка, то после катастрофы наших бомбардировщиков на «китайский самовар» нас пригласил генерал Джау-Джоу, командующий военно- воздушными силами Китая. Кстати, о полковнике Джане. Вскоре выяснилось, что он отъявленный антикоммунист и терпеть не мог, когда я, звоня на командный пункт, называл его «товарищ полковник», тут же прерывая меня и поправляя, что он не «товарищ», а «господин». Коммунистов полковник Джан, не без оснований, впрочем, терпеть не мог, и сразу стало ясным, почему налил нам всего по одной рюмке, наверняка еще и утаив выданный ему для этого коньяк. Отчасти правы были наши идеологические наставники, которые впрямую связывали душевные качества человека с его классовой принадлежностью.
Прежде чем перейти к описанию этого китайского ритуала чаепития отмечу интересную особенность: чем древнее народ, тем большее значения он уделяет еде — самому интимному проявление общения человека с окружающей средой. Обеспеченные китайцы не просто ели, а смаковали пищу, придавая значение всему: и очередности блюд, и времени года, в которое принималась пища, и посуде, и обстановке. Да и неудивительно, что в Китае, где было столько голодающих, поглощение пищи превратилось в ритуал. Потому посвящу несколько страниц описанию китайских застолий, такими, как они остались в моей памяти. А пока отмечу, в качестве параллели с нашей российской действительностью: немного раньше нашей революции в Китае тоже произошла великая перетряска, возглавляемая Сун-Янт- Сеном, изображение которого красовалось на китайско-мексиканских долларах, которые несколько смахивали на советские десятки, украшенные профилем Ленина. В результате китайской революции был достигнут тот же результат, что и в России: голод, массовое обнищание, бесконечные войны и в конечном итоге, деградация государства. Есть над чем задуматься юношам с пылкими глазами, идущим в революцию. А пока мы пировали.
На «китайский самовар», траурный банкет, было приглашено человек восемь руководящего состава: два китайца — Джао-Джоу и антикоммунист полковник Джан, Петр Анисимов, Батицкий, Гриша Воробьев и командование двух других эскадрилий. Конечно, присутствовал и я, коль скоро рассказываю об этом, а также Супрун с Костей Коккинаки, которого Степан всюду таскал за собой. Был также Журавлев, профессиональный политработник, не умевший летать, из эскадрильи, которую раньше возглавлял Дайбциев, а сейчас принял его заместитель — Калиниченко. Мне пришлось видеть Петра Анисимова сразу после катастрофы группы ДБ-ЗФ — только двое из них сели на запасных аэродромах, а остальные попадали кто куда, гробя при этом людей. Один из штурманов, например, как выяснилось, погиб при посадке, потому, что находился в носу самолета, когда тот ударился в перегородку рисовых чеков. Ему бы надо уйти из штурманской рубки внутрь самолета. Так вот, Петр Анисимов, чудом оставшийся целым и невредимым при посадке, пять дней добиравшийся до Чунцина, поначалу имел очень грустный вид: исхудавший, даже почерневший, заросший щетиной, морально подавленный и потрясенный. Он с трудом рассказывал о произошедшем, шевеля запекшимися, потрескавшимися губами. На Анисимова сразу накинулись и судьба его теперь висела на волоске. Его обвиняли в том, что он напрасно занял место стрелка-радиста, а не принял на себя руководство группой, выступая в роли мешка с песком и избегая ответственности. Петю сватали на роль «крайнего». Он сам имел вид человека наложившего в штаны и размышляющего, как со всем этим быть.
Конечно, Анисимов должен был вмешаться в руководство группой и не допустить бесполезных
