планировал заставить Артура принять участие — через меня. Не так ли?
Макс кивнул. Да, это бестия ни на йоту не глупее его самого.
— В точку. И всю дорогу я делал вид, что не знаю о твоих планах, а ты — что веришь, будто я не знаю. На что ты готова пойти ради наживы, а?
— Ой-ой-ой, какая же я сука, — насмешливо ответила Ольга, — ты именно это думаешь, верно? Ошибаешься. Я участвую в походе на равных, кроме того, без меня он не был бы возможен вообще. Да, я делаю это ради выгоды. И имею на «чистильщика» не меньше прав, чем Звягинцев и ублюдок Ставрицкий. Так что любого, кто попытается отнять у меня мою долю, я с чистой совестью пристрелю, как бандита и грабителя, усёк? Но ты не напрягайся, ничего не случится, если препарат будет честно поделен между сторонами-участниками. А весь мир только выгадает от этого, ты ведь знаешь, Ставрицкий никому не поможет задаром, кто не сможет заплатить — пусть сдохнет. Так что благодаря мне у него не будет монополии, а значит, не сможет заламывать заоблачную цену.
— В этом что-то есть, — согласился Макс, — но для меня особого значения не имеет: когда вы начнёте делить рынок, меня попросту уже не будет. Я всего лишь должен сделать так, чтобы яйцеголовые добрались до точки назначения и вернулись обратно живыми — до остального мне нет дела, по большому счёту. И будет очень здорово, если ты скажешь Артуру, чтобы он перестал ставить нам палки в колёса. Как насчёт этого?
— А о каких палках речь-то?
— О его якобы амнезии. Он ведь по твоей указке прикидывается, что потерял память.
Ольга покачала головой:
— Боюсь, что нет. Я сейчас в точно таком же удивлении, как и ты. Я просто понятия не имела, что Артур знает так много о том, что находится за Пределом, без дураков. И у него действительно частичная потеря памяти. Я уже упоминала, что училась на психолога? Так вот, у Артура нет провалов в памяти только последние шесть лет. Между шестью и восемью куча пробелов, между восемью и десятью — масса обрывков, он не помнит почти ничего, а дальше — просто белый лист. Пустота. Ни имени, ни возраста, ни прошлого.
— Получается, он был здесь примерно восемь-девять лет назад? — уточнил Макс.
— Выходит, что так. И… ты знаешь, Артур действительно играет, я ведь уже говорила тебе, — очень тихо прошептала Ольга, — но я не могу понять, какую роль. Я старалась, но увы, я недоучка. Знаю только, что делает он это без конкретной цели. Без видимой причины. Без выгоды для себя. Без смысла. У него действительно в голове не всё так, как у тебя или у меня, но я не смогла понять, что именно. И если честно — мне уже всё равно. Я принимаю его таким, какой он есть.
— Ладно, — кивнул Макс, — худой мир лучше доброй ссоры. Просто было бы неплохо, если б Пустынник постарался вспоминать о проблемах до того, как они произойдут.
— Ну, память не книга, на нужной странице не раскроешь. Артур действительно не помнит, он не темнит и не лжёт. Люди лгут, с поводом и без. Артур не лжёт никогда — уходит от неприятных вопросов или отмалчивается, но не лжёт. Просто факт.
Они вернулись к остальным, которые всё это время молча наблюдали за разговором.
— И? — спросил Игорь.
— Что «и»? — приподнял бровь Макс.
— О чём говорили-то?
— Если б мы хотели, чтобы кто-то знал, о чём мы говорили, то не отходили бы, — с сарказмом отрезала Ольга, — тебя это не касается. И вообще, не слишком ли ты болтлив, как для наёмника? Твоё дело — выполнять свой контракт, а не болтать!
— Вот же… — задохнулся от возмущения Игорь, явно намереваясь прямо высказать, что он думает об Ольге, но тут вмешался сталкер.
— Можешь оказаться в реке, — предупредил он, — так что если не умеешь плавать — лучше держи рот закрытым.
Вот и показал спокойный Пустынник коготки, подумалось Максу. Сбросить в реку — по сути то же самое, что пустить пулю в живот: медленная, но верная смерть. Только мизерная часть из тех нескольких сотен тысяч человек, которые ещё живут в краю вечной мерзлоты, умеет плавать. Лишь в Метрополии есть действующий бассейн, слывущий едва ли не главным чудом света, остальным же просто негде учиться плавать. И совершенно незачем, к тому же.
— Игорь, будьте добры умолкнуть, — негромко сказал Латышевский, — нам не нужны ссоры на пустом месте.
— На пустом месте? — возмутился лидер наёмников, — мы тут как котята слепые возимся, потому что кое-кто неизвестно по какой причине умалчивает важнейшую информацию, это же вопрос жизни и смерти!
— Твоей жизни и смерти, — уточнил Пустынник, — скажи, ты не задумывался о том, что твоя собственная жизнь для других может совсем ничего не стоить? Странные ты вещи говоришь, как для пушечного мяса. Твоя роль в этом походе — быть живым щитом, умереть вместо тех, кто должен выжить. Ты сам подписался на эту почётную должность смертника, и тем, что ты ещё жив, обязан в первую очередь мне. И если хочешь иметь хоть какую-то надежду не подохнуть и воспользоваться своим гонораром, тебе следует держать рот на замке и делать то, что я говорю.
Сталкер повернул голову и посмотрел в глаза Слепневу:
— Вас это касается тоже, Семён Борисович. Вы знали, что я ходил в Москву почти что даром, и совесть вас не мучила. Так что ваши причитания о том, что я, поганец эдакий, чего-то недоговариваю, будьте любезны оставить при себе. Я скажу вам только то, что сочту нужным.
«Только то, что сочтёт нужным сказать твоя Оля», с сарказмом подумал Макс.
— А скажи-ка, сынок, — спросил Латышевский, — зачем же ты вообще тогда подрядился в этот поход? Я вот поразмыслил тут, тебе ведь совсем невыгодно, чтоб мы нашли средство против алчущих. Тогда твой талант не будет востребован так, как сейчас. Теперь, когда ты знаешь, какова реальная стоимость твоих услуг, ты мог бы зашибать очень неплохие барыши, ходя в недоступные для других места, работая проводником… да куча способов есть. Не лучше ли было бы для тебя, чтобы мы все тут сгинули к чертям? — старый инженер пристально посмотрел в глаза сначала сталкеру, затем Ольге.
Пустынник не отвёл взгляда, Рысь же сделала вид, что всматривается в сгущающиеся сумерки.
— У меня есть свой интерес, знать о котором не нужно никому, кроме меня же. А для вас будет достаточно, если вы узнаете, что в моей системе ценностей нет места понятиям «выгода» и «барыш»? Я скажу больше — я знал примерные размеры экономии, если посылать в рейд меня вместо целой экспедиции. Суть моей ошибки заключается в том, что вот эту разницу стоимостей я считал экономией средств и человеческих жизней, а оказалось, это всего лишь личная выгода одного, вполне конкретного человека, который просто присвоил все мои попытки сделать что-то хорошее. Превратил мои намерения в звонкие патроны и ссыпал их себе в карман.
Латышевский поскрёб подбородок, обдумывая услышанное, наёмники переглянулись, Сергей что-то сказал Петрухе, и тут вклинилась Ольга:
— Раз уж пошёл такой разговор, значит, быть посему. Не любите игры втёмную — откроем карты, и посмотрим, понравится ли вам расклад! Мы, как вторая сторона-организатор данной экспедиции, претендуем на половину добычи. Проще говоря, половина всего найденного препарата «чистильщик» — наша.
— Убиться дверью, — пробормотал Влад, — вот это я понимаю, с размахом.
— Вы в своём уме?! — недоверчиво спросил Слепнев, — это неприемлемо!!
Остальные переглядывались в крайнем удивлении, Сергей присвистнул, а Латышевский негромко сказал, обращаясь ни к кому конкретно:
— Я так и знал…
— Позвольте мне вставить слово, — сказал Петруха, поправив на носу очки, — я усматриваю в данной ситуации неразрешимый конфликт интересов, так сказать. Проблема заключается в том, что делиться препаратом нет никакой возможности. Сколько бы его ни было, всё равно будет мало. Вы, Ольга, не имеете представления, как наладить производство сложной культуры «чистильщика», а ведь его же ещё и изучить нужно. Проще говоря, делиться «чистильщиком» — преступление против человечества…
