— Вертолёт? Вертолёт?!! Этого просто не может быть!! — воскликнул Петруха.
— Глазам своим не верю, — медленно произнёс Игорь.
Люди провожали летающую машину взглядами, полными беспредельного удивления.
— Вертолёт означает одно: существует сообщество, сумевшее не только сохранить и почти девяносто лет поддерживать в рабочем состоянии вертолёт, но к тому же имеющее пилота, способного им управлять, — сказал Слепнев, — и это просто невероятно…
— Это ещё не всё, — добавил старый инженер, — вертолёту нужен особый вид топлива — керосин. Он не будет летать на том топливозаменителе, которое создали наши химики для тягача. А керосин, равно как и бензин, нельзя столько хранить. Бензин уже через год окисляется, можно умудряться сохранять его и подольше — но не девяносто лет. Это значит…
— Это значит, что у них есть топливная промышленность, — закончил мысль Сергей, — нефтяная вышка и нефтеперерабатывающая лаборатория.
Теперь, когда вертолёт улетел, все взгляды устремились на Пустынника.
— И об этом вы тоже знали? — мрачно поинтересовался Слепнев.
— Нет. Я вижу вертолёт первый раз в жизни. И, предвосхищая следующий вопрос, я не имею понятия, кто в нём летит.
Макс вздохнул:
— Думаю, что я догадываюсь, кто. Железноголовые.
— Откуда такая догадка? Потому что больше некому?
— Вроде того.
Биолог кивнул:
— Очевидно, в общем-то. Знать бы, кто они такие…
— Полагаю, что знаю ответ и на этот вопрос, — спокойно сказал Макс, — железноголовые — люди, такие же, как мы с вами.
Он почти наслаждался пребыванием в центре внимания.
— Не томи, а? — не спросила, а скорее потребовала Ольга, — колись уже!
— Я вычитал в одной книжке про войну, что в Греции железноголовыми называли фашистов — по той простой причине, что те носили на головах каски. Так что рискну предположить, что мы имеем дело с внушительной силой, сохранившей не только оружие, но и армейскую дисциплину и организованность. У нас дома, на севере, тоже ещё сохранились каски, но их мало кто носит, во всех поселениях, даже в Метрополии, параграфы военных уставов касательно формы давно не соблюдаются.
— Ладно, нам бы решить, что делать дальше, — сказал Латышевский, — доподлинно известно теперь, что люди живут за Пределом, что у них весьма развитое сообщество, что они нашли способ борьбы с алчущими. Я думаю, нам надо найти их как можно быстрее — вы хоть понимаете значимость открытия?!!
— Могу высказать несколько контраргументов, — возразил Пустынник, — и начну с того, что железноголовые нам вряд ли друзья, скорее враги. Во-первых, мы знаем, что они не отличаются гуманизмом: иначе как объяснить такую ненависть к ним со стороны дикарей?
— Позвольте, а с каких пор дикари считаются эталоном гуманизма, чтобы руководствоваться их антипатиями?
— Вспомните разговор с пленницей. Они напали на нас, так как приняли за железноголовых. Отсюда делаем вывод, если б дикари знали, что мы — не они, то, может быть, и не напали бы. Я бы даже скорее предположил попытку поторговать — я ведь говорил, что немного знаком с ними. Таким образом, дикари враги не всем чужакам подряд, а только железноголовым.
— Всего лишь умозаключения, — покачал головой инженер, — хоть и верные логически, но основаны на сомнительных предпосылках.
— Второй аргумент. Наличие техники предполагает наличие хорошей радиосвязи. Думаю, они должны были бы ловить сигналы ретрансляторов, установленных в Москве несколько лет назад. Отчего ж железноголовые хотя бы не дали о себе знать? В лучшем случае, им на нас плевать.
— Но поговорить-то всё равно можно?
— Я не был бы в этом так уверен. В любом случае, у нас есть цель. Я предлагаю следовать первоначальному плану и продвигаться к пункту назначения.
В этот момент подал голос Петруха:
— Я против. Теперь мы знаем, что выжить здесь можно и без нового биологического оружия, да и самих «homo chimerae», алчущих то бишь, мы не видели. Я склоняюсь к тому, чтобы выйти на контакт с людьми на вертолёте.
— Всё равно, нам нужно достать «чистильщик», — возразил Слепнев, — теперь можно будет трижды подумать, использовать ли его, но вначале достанем, потом уже подумаем.
Сергей и Латышевский переглянулись.
— Мы тоже против, — сказал инженер, — достать вирус мы ещё успеем, мы должны…
— Я прошу прощения за прямоту, — перебил его Макс, — но ваши мнения не имеют значения. Мы идём за «чистильщиком».
— С каких это пор наёмники командуют экспедицией?! — возмутился Петруха.
— С той самой минуты, когда вы решили нарушить план. Мой контракт означает жизнь женщины, которая мне не безразлична, и я буду его выполнять — вести вас к лаборатории и обратно. Если понадобится — под дулом автомата. И предупреждаю — не надо рассказывать сказки, что мне всё равно заплатят, если вы не пойдёте в лабораторию.
Петруха, Сергей и Латышевский смерили Макса ненавидящими взглядами, и тут вклинился Влад:
— Он ведь правильно говорит. У меня аналогичный контракт, я не затем пёрся в такую даль в составе взвода смертников, чтобы остаться ни с чем. Пустынник и Ольга с нами. Парни, вы как?
— Мы согласны с Максимом, — ответил за всех Игорь, — у нас есть контракт и мы собираемся получить по нему наши гонорары. Не может быть и речи о каких-либо отклонениях от первоначального плана. Договор есть договор, как говорится, и он работает в обе стороны.
Пустынник, Ольга, Игорь и Макс обменялись быстрыми взглядами, и наёмник понял: они снова одна команда. Разногласия остались в прошлом, хотя бы на время.
— Да чтоб вам! — взорвался Петруха, — ваши шкурные интересы вы ставите выше интересов всего человечества?!
— Позволь остудить твой пыл, — криво, одними губами улыбнулся Макс, — человечество — вот оно, на вертолёте полетело. А ты сейчас говоришь об интересах горстки выживших, прозябающих в краю вечной зимы, потому что их предки трусливо сбежали на север, вместо того чтобы с оружием в руках отстаивать своё право называться хозяевами планеты. И да, Пустынник тысячу раз прав, железноголовые нас точно хлебом и солью не встретят, мы в их глазах — отщепенцы, сбежавшие от опасности, в то время как у них самих достало мужества сражаться. И теперь они хозяева мира, а мы всего лишь пытаемся выжить. Они как раз и есть человечество.
— Ты очень верно определил то, что вертелось у меня в голове, но я не мог чётко сформулировать мысль, — сказал Пустынник, — уточню только одну деталь. Железноголовые — тоже не хозяева мира, как это ты живописал.
— Так, погодите-ка, — перебил его Слепнев, — вы сами всего пару минут назад сказали, что не знаете, кто такие железноголовые, а теперь уверенно утверждаете, что они не хозяева мира. Может, хватит наконец морочить нам головы?!
— А я и не морочу. Просто само понятие «хозяева мира» надо вычеркнуть из словаря как утратившее смысл, ничего не значащее. У этого мира, — он обвёл рукой вокруг себя, — хозяина больше нет. Да, алчущих сильно поубавилось, но я открою вам тайну: они никогда, даже восемьдесят с лишним лет назад, не являлись самой большой угрозой.
— Как это понимать?!
— Буквально. Я не буду ничего объяснять, вы не поймете всё равно. Просто примите на веру. Или не принимайте, дело ваше.
Сергей с чувством сплюнул.
— И что будем дальше делать, коль уж пошла такая пляска? — спросил Латышевский.
