гвардейцев поставить! Чтобы ни одна прямоходящая обезьяна внутрь ограждения не пробралась. А если бы пробралась, то чтобы там и осталась! Никто бы не узнал, что это такое - ядерная дубина! И тракторы наши прекрасно бы работали на бензиновых движках. И грязевики не слетелись бы сюда, как стервятники на падаль.
- Но, господин Мусарош! - подал голос Птицелов. - Разве недостаточно было расправ… в прошлом?
- О как! - отозвался Васку. - Мутант решил подбросить нам идеологическую свинью! П-ти-ицелов н-не знает, - сказал Клаат, - о ва-важности к-кризис-з-з-з…
- Зон, - подсказал Васку. - Господин Мусарош, вы еще не проводили с мутантом занятий?
Мусарош качнул головой и привычным жестом поймал соскользнувшее пенсне.
- Не имел такой возможности, господа.
- Н-ну ч-что М-м-м…
- Массаракш, - подсказал Васку.
- Нет! - отмахнулся Клаат. Зажмурился и проговорил: - М-м-у-у-сарош. О-о-откроем Пти… Пти… - он снова закрыл глаза, - Птицелову г-государственную т-тайну?
- Да какая это тайна? - махнул рукой Оллу Фешт. - Государственная тайна - то, что Странник - иномирянин. А о кризис - зонах слышали все мало-мальски грамотные люди.
Мусарош опустил голову.
- То, что Странник - иномирянин, это не государственная тайна, а чья-то паранойя.
Фешт принял вызов. Улыбнулся, ответив на сверкание пенсне блеском превосходных зубов:
- А много ли вам приходилось иметь дело с государственными тайнами, умник?
- Умника на башне подвесили, - парировал Мусарош. - Каждый объект, с которым работает мой отдел, есть государственная тайна в чистейшем виде.
- Гонзу, вы преувеличиваете, - Фешт погрозил коллеге пальцем. - Долгие годы свалочники, минуя кордоны, пробирались в кризис - зоны и выносили оттуда всякие побрякушки. Каждый второй делец на черном рынке имел дело с той же концентрацией государственных тайн, что и вы.
- Вот-вот, разошлись побрякушки по Миру, - сказал Мусарош, - и закончилось это попустительство ядерным ударом по Курорту. Я же говорю, питекантропы. - Он повернулся к Птицелову. - Дело в том, что с бытующими по сей день представлениями о природе Mиpa мы не могли изобрести ядерное оружие. Распад ядра невозможно даже представить, не имея массаракш-модели атома. Но откуда бы она взялась, когда все полагали, что живут внутри Флокена?
- Ну да, - Фешт усмехнулся. - Калу-Мошенник первым из Неизвестных Отцов додумался использовать артефакты из кризис - зон для нужд народа. Это его заслуга, что ментоскопировать стали везде и всех. Даже в захолустьях Приграничья. А потом он придумал «Волшебное путешествие». Блистательную карьеру, доложу вам, братцы, сделал. Только жадность доходягу погубила, - вдруг по-дэковски выразился он. - Вздумал продать технологию пандейцам, еле-еле ноги от контрразведки унес.
- Т-теперь д-дэк, - заметил Клаат. - К-кто бы мог п-поду-умать, г-господа.
Черты желчного лица Васку обострились пуще обычного.
- Отдал концы Калу - Мошенник, господа.
Птицелов подпрыгнул и ударился головой о верхние нары.
- К-как? К-когда? - проговорил он, заикаясь, почти как шеф грязевиков.
Васку с любопытством поглядел на Птицелова, потом рассказал:
- Мезокрыл его подсек на расчистке. Три дня пролежал Калу в лагерном госпитале. В клинику Курорта его решили не перевозить. Зачем гонять вертолет ради какого-то дэка?
- Само собой, само собой… - Мусарош с задумчивым видом почесал подмышку.
- Вот и конец Калу-Мошеннику, - Оллу Фешт щелкнул пальцами, Васку сейчас же подал ему портсигар. - От судьбы долго не побегаешь.
А Птицелов, не говоря ни слова, встал и ушел в противоположную часть бомбоубежища. Он понимал, что рискует навлечь на себя гнев начальства. Причем шефов всех трех основных секторов сразу. Но он не мог больше оставаться вместе с ними. Какая, массаракш, карьера?…
У него друг погиб! А они - «от судьбы не побегаешь» Птицелов сел на свободные нары, обхватил голову руками. Уставился красными сухими глазами на разношерстную толпу сотрудников Отдела «М». И сидел так час или даже дольше. Сидел до тех пор, пока вновь не ожили динамики системы оповещения:
«Внимание! Говорит Штаб гражданской обороны Столицы! Отбой тревоги! Внимание! Отбой тревоги!»
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
От общежития на территории Департамента специальных исследований до скромного трехэтажного, если не считать подземных уровней, здания Отдела «Массаракш» рукой подать, и Птицелову не часто приходилось пользоваться транспортом. Тем более что персонального средства передвижения ему не полагалось. Да и вообще из-за проблем с финансированием таковые могли себе позволить лишь глава Отдела, да начальники секторов. Поррумоварруи разъезжал на черном лимузине модели «С-16», который сам же профессор без всякой почтительности именовал «имперским хламом». У Фешта был прекрасный пандейский двухколесный «Зартак» - нечто среднее между мотоциклом и автомобилем. Остальные довольствовались кто мотоциклами, а кто и велосипедами. У Птицелова не было даже велосипеда, но он не слишком жалел об этом. Если приходилось выбираться в город, ходил пешком или втискивался в общественный транспорт. Иногда подбрасывало начальство.
Столица не то чтобы нравилась Птицелову, но притягивала его. Своей многолюдностью, разнообразием строений. Он никак не мог привыкнуть, что такой большой город и не в руинах. Ни грязь переулков, ни толчея на тротуарах, ни вечный смог над крышам, ни промозглая сырость не смущали мутанта. К грязи ему не привыкать, а толчея - ничто по сравнению с теснотой делинквентского барака. Да и смог пополам с дождем - сущие пустяки, если вспомнить дрожание радиоактивного воздуха над Стеклянной Плешью или безжалостный зной мангровых джунглей в устье Голубой Змеи. а не разворочено ядерным взрывом, как за Голубой Змеей. В театрах пели или разыгрывали эпизоды вымышленной жизни - пели люди, а не ветер, несущий радиоактивную пыль; лицедействовали настоящие актеры, а не полусумасшедшие выродки. В кинеме кривлялись на экране, а не на сцене, как в театре. Птицелов не особенно понимал разницу между этими двумя способами развлечь праздную публику, но в кинему заходил реже. Его смущали таблички «Не для мутантов». И хотя никто не заставлял его на входе снимать ботинок, каждый раз Птицелов чувствовал неловкость, вплоть до поджимания всех двенадцати пальцев.
Нет, в театрах таких табличек не вешали, да и в музеях с библиотеками - тоже. В отличие от кинемы эти заведения были государственными. А государственная власть в лице Комитета Спасения Отечества запрещала генофобию. Повсюду в общественных зданиях были развешаны красочные плакаты с изображением розовощекого здоровяка, обнимающего за плечи хилого уродца с искривленной от счастья физиономией. Однако подпись под этим изображением вгоняла Птицелова в хандру:
Впрочем, кроме него, мало кто обращал на эти плакаты внимание. А на мутантов обращали. И не всегда - доброжелательное. Ведь, как известно, бьют не по плакату, а по морде. Несколько раз Птицелову приходилось заступаться за собратьев. Силы ему было не занимать - «, 11асибо раскорчевке. А искусству уличной драки его обучал Васку, который на добровольных началах был инструктором по рукопашному бою. У него тренировались все сотрудники сектора, да и сам Оллу Фешт не брезговал. Васку Саад дрался здорово. Птицелов сумел оценить это в день приезда в Столицу, когда толпа каких-то угрюмых мужиков, воняющих потом, перегаром и солидолом, выпихнула из двухэтажного автобуса двух «интеллихентов». К несчастью для мужиков, «интеллихентами» оказались Васку с Птицеловом. Мутант успел засандалить промеж глаз двум или трем самым нетерпеливым, когда в центре жаждущей учинить расправу толпы будто бомба рванула. В один миг Васку сделался похожим на многорукую обезьяну из кризис- зоны, только этой «обезьяне» бумеранги были без надобности. Васку и без бумерангов гвоздил так, что черепа трещали да
