доллары. Опять прибежал возбужденный попутчик, умоляя поспешить. Автобус до его остановки, — райцентра в который он ехал — вот, вот должен отойти. Ваня поспешил было, но Сергей, попутчик, остановился, взял у Вани доллары и ринулся обратно к окошку 'Вестерн Юнион'. Там громко заматерился и ринулся уже к автобусной кассе. О чем-то долго упрашивал еще одного кассира. Под конец опять громко заматерился и бросился на выход. Рукой махнув Ване — за мной, мол.
Автобус, к которому устремился его ангел — хранитель уже закрывал двери собираясь уехать. Попутчик настиг его и заколотил по корпусу. Автобус остановился. Прозвучали краткие переговоры. Двери закрылись и автобус уехал. Сергей остался на асфальте — весь расхристанный и в мыле.
Как он потом объяснил, отдышавшись: в 'Вестерн Юнион' выдали деньги в долларах, а нужны рубли. Рублей у кассира не было. Должны были быть, а не было. Кассир же автобусной кассы, вполне правомочно отказался продавать билеты за доллары. Водитель автобуса вообще скорчил брезгливую рожу. А на предложение пассажирам обменять или взять в залог — услышал в ответ лишь раздраженное шипение: 'мошенники, какие-то…'
Вот так они опять оказались прибитыми к тому же берегу. Но, не надолго.
Два простых парня согласились их подбросить и за 'зелёные'. Вернее за 'зеленые' Ваню. Попутчик же бился рядом с ним из странной для Европы солидарности. Деньги у него были свои, и от Вани ему не чего не было надо. Как Ваня потом понял — его ему было просто жалко.
Один 'ГАЗ 53' был с полным грузом. В него сел попутчик Сергей. Ваня сел в машину под названием 'Ока'. К крупному, толстому, и, конечно, добродушному водителю. Сзади, вместо сидения, лежал большущий связанный баран. Водила что-то с жаром принялся рассказывать Ване, кивая назад, в баранью сторону, верно про своё удачное приобретение. Ну, типичный немецкий фермер, только машинка уж слишком мелковата, тем более для этого здоровяка.
Дорога пошла лесом. Иван спросил:
— Тай — га?
Здоровяк, улыбаясь, отрицательно замотал головой:
— Подлесок.
Он сразу понравился Ване. Это потом Ваня понял особую породу Степана Лялюка.
Лялюк неприятности и обузы принимал с улыбкой и радостным выражением лица. Он принимался 'возюкать' ту неприятность ли, ту обузу. Пока оное не меняло свою сущность. Приобретало положительную полезность, а то и доходность. Либо не пропадала в чистую.
А того, что добивался, над чем сознательно трудился, то воспринимал с холодком. Со своего планомерного и размеренного труда полученные плоды и достижения встречал хмуро. И, будь-то какая вещь, вертел порой, угрюмо, в руках и откладывал в сторону. Она ему была уже не интересна. Только Неожиданному он радовался. Проиграв сто рублей, радовался подобранной копейке. А случись с его дел взрыв — радовался бы удаче, что остался жив.
'Подлесок' перешел в 'подгорок'. Машину заметно потряхивало и заносило на поворотах. И вот на очередном ухабе баран заблеял, и запах аммиака ударил по носу Ване. Перегнувшись назад он увидел, что баран обоссался. Бывший недавно белым, валялся в моче и грязнился. Это показалось Ване почему-то вопиющим непорядком. И он пихнул водителя в бок, требуя его внимания на груз:
— Шо це там? — буркнул Степан и тоже перегнулся назад, повернувшись вправо. Ваня почувствовал — что-то твердое, и холодное, уперлось ему в бок. Он взглянул: это было рулевое колесо в руках Степана. Ваня уловил как у него пустеет в голове и расширяются зрачки. Он поймал взгляд водителя, — и у того тоже начали расширяться зрачки, еще не посмотревшие вниз на свои руки. На то, что они сжимают руль управления автомобиля, когда сам водитель повернут к направлению движения чуть ли не задницей. Водитель не заорал, только коротко молвил:
— Ась? — И посмотрел по ходу движения
Машина неслась, подпрыгивая на кочках с очередной горки, и дорога впереди плавно поворачивала в бок. А между ног водителя на месте руля торчала труба, уставившись жутким зраком смерти. Они слетели с обочины, будто пращей кинутый булыжник и, подмяв придорожную мелочь, врезались в сосну. Та треснула и медленно завалилась на них, покрывая хвоей Ивана и Степана. Уже распластавшимися тушками на капоте, с ногами в салоне. Они даже стекло не выбили. То от удара само выскочило и валялось рядом, целёхонькое.
Ваня отлепил от капота лицо и глянул на Стёпу. Тот тоже лежал щекой на капоте и внимательно пялился на Ваню. Молчали оба. Тишина леса, превратного тайги, укрыла хвоей срубленного ими дерева, и где-то выше, витая меж стволов соседних сосен корчилась их личная Смерть. Давясь от смеха.
Ваня отжался руками от эмалированной жести и, не прислушиваясь к ощущениям, — нет ли переломов, ушибов — поспешил выбраться из автомобиля.
Ему было стыдно, он был раздражен, частично возмущен и где-то безмерно удивлен как несостоявшийся ученый — исследователь, и банально счастлив — как человек. Столь разные и противоположные чувства, не умещаясь в нем, гнали Ваню все дальше в лес. Он спотыкался о валежник, цеплялся плечами за ветки, чертыхался беззвучно. Отмахивался от несуществующих мошек, и, остановившись на малюсенькой полянке — просвете меж сосен — просто сел на усыпанную палыми иголками землю. И горячо и раздраженно заговорил сам с собою вслух:
— Это невозможно. Это просто противоречит самым высоким и главным смыслам и целям существования человека.
Это какой-то цирк — едешь в храм, приезжаешь в цирк. Ну вот, вот оно, — тебя приветствует твоя Сказка. Да… А клоунов нет, акробатов нет. Одни зрители. Зрители кругом. Сидят и смотрят. Читают программки и смотрят. Они смотрят на тебя, и ты оглядываешься — никто ни показывает, ни тычет в тебя пальцем. Но ты один. И ты понимаешь, — клоун-то Ты…
Я — клоун. Я ехал к детству. Я ехал в храм. Приехал, пусть в цирк, пусть в балаган. Но почему Клоун — Я? Что это значит? Что?
И тут Ваня вспомнил свою поездку с коллегами в одну из бывших югославских провинций. Как там местные пареньки подобострастно заглядывали ему в глаза и кричали друг другу: 'Це е — мо Мон Ами!' и готовы были ему за копейки сосать член в обоих смыслах. То же было в поездке на турецкие курорты. Только на отлёте взгляда замечаешь кинжальную ненависть гостиничного персонала.
Но и его коллеги немцы отвечали вежливой презрительностью. Есть такая манера — просто не замечать персонал в любых ситуациях: в кафе, в спальне, в туалете. А вокруг всё ровно. Только: 'что пожелаете?'. За ваши деньги что угодно и станцуют и споют. А старым кошелкам и любовь изобразят.
И отправляясь в Россию, к своим детским миражам, Ваня, предупреждая боль разочарования, подготавливал себя к картинам, схожим с виденным в Бывшей Югославии и Турции. Он готовился.
— Я смирял рвущееся в Страну Сказки свое сердце. Но…. Но! Оказался клоуном в цирке… Да, что это зрители притихли? Насторожились — уж не момент ли выхода на арену зверей? А я здесь, на манеже, — клоуном! Но где, же решетки? Или это звери местные, и своих не едят?
Вдруг кровь резко отхлынула от головы. И Ваня зажал онемевший рот. Удивительное дело, — он говорил сам с собою вслух. Говорил на русском языке!
……………………
Он вернулся. Проломившись сквозь придорожный кустарник к дороге Ваня, застал на асфальте подъехавший грузовик 'ГАЗ' и уже вытащенную им из леса 'Оку'. Рядом с машинами стояли водитель грузовика, бедолага Лялюк и периодически сгибающийся от хохота его попутчик Сергей.
Ваня, еще не подойдя к ним, загодя стал орать русским матом. Попутчика согнуло до земли, он уперся пальцами в дорожное покрытие, а вместо смеха из него вылетали одни всхлипы и повизгивания. Оба водителя автотранспорта сконфуженные стояли рядом. Лялюк осматривал вершинки сосен, а 'Газонщик' ковырял носком ботинка асфальт.
Ваня примолк. Что-то было не так. Ладно, Лялюк, полностью и с довеском виноватый, а второй-то с чего конфузится? Сделав еще два шага поперек дороги, Ваня начал догадываться. На другой стороне дороги, в кювете торчал еще один грузовик 'ГАЗ'. А рядом с машиной уныло вошкался еще один горе — водитель. Оказывается, когда 'Оку' вытягивали из лесу, и первый 'ГАЗ' пятился задом, из-за поворота выехал второй грузовик. Выехал он не быстро. Водитель видел всю обстановку на трассе. Но у него, как на
