…И была у него новая лаборатория. В ней работал старый Шерф в ужасном свитере. Старый сгорбленный Цито с глазами как у енота. И… Да, чтобы не забыть. В жизнь Теслы вошел еще один автоматон из великой мировой пульсации.
То была новая секретарша.
98. И примет змею
Тара Тирнстин была уже зрелой девушкой, когда в церковь принесли змею. Пастор Хенсли страдальчески наморщил лоб и объявил, что никакое зло не может нанести ущерб тому, кто верит в имя Иисусово.
— Не сомневайтесь, дети мои, — со всепрощающей улыбкой возвысил голос пастор, — в том, что с верой сыны и дочери Адамовы преодолеют первородный грех!
Сказав это, пастор Хенсли вытащил из мешка гремучую змею. Глубокие морщины отсекали его щеки от губ, пока он читал из Евангелия от Марка: «Будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им».
Церковь благоухала тесаной древесиной. Челюсти сжимались. Ядовитая тварь скользила вдоль церковной лавки из рук в руки. Рыжеволосая девушка передала Таре гремучку. Смерть скользнула по ее рукам, и она протянула ее соседке, беременной блондинке. Она вышла из церкви с высоко поднятой головой. Дома, перед обедом, она приняла поздравления.
— Суп готов! — крикнула тетя Пем.
— Давайте я! — вскочила Тара.
В кухне раздался грохот. Девушка билась в судорогах на полу в пролитом супе.
Приступы падучей более не повторялись.
— Посмотрим, — нахмурился седой доктор Мартинсон с фиолетовым лицом.
Тара увезла холодное скольжение змеи по ладоням в Кливленд, штат Теннесси, а затем к дядюшке- доктору в Нью-Йорк. В Нью-Йорке она окончила курсы дактилографии и нашла комнату на Риверсайд-драйв, недалеко от мемориала Гранта. Этот мрачный памятник пугал ее, особенно после того, как она перестала молиться. Она каждую неделю брала книгу в библиотеке на Сорок второй стрит.
Нью-Йорк обжигал ее горячим дыханием. Она говорила слишком громко. Ей нравилось посылать громкие воздушные поцелуи. В компании нескольких подруг она ездила на Кони-Айленд, где посещала шоу менестрелей в театре «Бауэри» или кинотеатры за пенни.
Покупала светлые платья и отправлялась в них на поиски работы. В конце концов устроилась секретаршей в частную лабораторию. Писала сестре, что работает на двадцатом этаже небоскреба «Метрополитен», под знаменитыми часами.
— Мой хозяин средних лет, но выглядит молодо. Очень приличный человек, — хвасталась она сестре.
Этот необыкновенный хозяин приходил ровно в полдень. Он требовал, чтобы Тара ежедневно покупала три фунта семян рапса, конопли и других злаков для кормления птиц; она должна была встречать его у дверей, принимать шляпу, трость и перчатки. Шторы в кабинете должны быть опущены. Так создавалась иллюзия ночи.
— Поднимите шторы! — приказывал он только в тех случаях, когда начиналась гроза.
Тогда хататитла — что на языке апачей означает «молния» — сверкала во всех трех окнах. Тор, Перун и Зевс сотрясали полотнища голубого света. Загадочный хозяин открывал окна, и в кабинете пахло опасностью и свежестью.
Он смотрел поверх крыш, как в правильных интервалах формируются мерцающие своды. С помощью пальцев и отсчета времени он мог вычислить длину и мощность каждой молнии. Сполохи прочищали ему нервы.
Одну руку он держал на сердце, вторую — между ног. Он терял дыхание.
На своей софе он вскрикивал одновременно с ударами грома. В полный голос проповедовал в распахнутое окно. Ощущал, как шпоры медленно вонзаются в бока. Его голос сливался с голосом Бога. Он победоносно смеялся в дуэте с небесным грохотом. Он восхвалял молнии на неизвестных языках. Он пел вместе с ними.
— Я делал молнии побольше! — кричал он.
Потом шум дождя усиливался. Сверкающие ветвистые молнии опять ударяли в карнизы.
Однажды он распечатал телеграмму, заплакал и вышел из комнаты. Тара прокралась в кабинет, подняла телеграмму и прочитала: «Марк Твен ушел с кометой Галлея. Пришел с кометой и ушел с кометой. Твой Роберт».
Современная девушка Тара Тирнстин с первой получки угостила себя ужином в саду на крыше ресторана Хаммерштейна. А что еще делать незамужней девушке, постепенно переходящей в статус старой девы?
Едой она защищалась от большого города.
Тара попыталась сосчитать, сколько рук в этом городе. Миллионы рук кому-то махали, хватали украшения, хватали доллары, хватали руки женихов. Все эти руки успевали что-то ухватить в этой жизни. Ее — оставались пустыми.
На кухне под газовой лампой Тара прикрывала тарелку локтями. Мяла пальцами хлебный мякиш, превращая его в резиноподобную массу, и заталкивала ее в рот. Утроба вопила, как Сцилла: «Набей меня!» Ее руки превратились в маховик и двигались сами по себе.
Она жаждала истинного и духовного прогресса, а абстрактные идеи могут превратиться во что угодно, в том числе и в наши страстные желания.
«Боже, с тех пор как Ты вышвырнул нас из рая, мы голодаем и жаждем, мужчины вожделеют женщин, а женщины — мужчин. Зачем Ты все это делаешь? Почему Ты заставляешь нас страдать, насылая этот зуд?»
После того как Тара услышала в бюро, что хозяину не нравятся толстые женщины, она продолжала мечтать о нем. Ей так хотелось коснуться его волос, его темени, его бледных губ. «О Боже, зачем Ты так поступаешь со мной?» Ей снились змеи Долины кузнечиков в Теннесси. Она так желала, чтобы вместо нее застонала ее кровать!
Она выросла из цветных платьев.
Она полюбила допоздна задерживаться в канцелярии. Открывала газету и читала о том, что ощущали Джон Джейкоб Астор и его сын Винсент, когда тонули в океане. Нарушая запрет, она пользовалась персональным туалетом, куда мистер Тесла спешил, чтобы вымыть руки, когда кто-нибудь, здороваясь, неожиданно протягивал ему руку. Мыло скользило в ладонях. Он уклонялся от общения с грязными «другими». Говорил, что опасается бацилл, которые пожирают друг друга в своем невидимом мире. Вероятно, бациллы, о которых он говорил, были людьми.
Тара Тирнстин стала покупать особое черное белье, которое носят «те» девушки. Чулки шуршали, когда она закидывала ногу на ногу.
И что?
«Миссис», он всегда обращался к ней так: миссис. И никогда по имени.
Он рассказывал ей о турбине без лопаток, которая даст десять лошадиных сил на полкилограмма собственного веса.
Она понимала его.
Кормильца.
Улыбка разыгравшегося Эроса изменила ее лицо. Он заслужил, чтобы его любили.
Он обеспечивал ей хлеб насущный. Хлеб, который она мяла и заталкивала в рот.
«Подготовим класс для пятидесяти умственно отсталых школьников, — стучала она быстрыми пальцами по клавишам. — Электрический ток поможет повысить интеллект человечества и даже вылечить сумасшедших».
