—
—
Тесла лукаво усмехнулся:
—
Закинув ногу на ногу и постукивая твердым пальцем по столу, Тесла завершил, сильно повысив голос:
— Я мог бы ввергнуть земную кору в такую вибрацию, что она вздыбилась бы на сотни метров, выбрасывая реки из русла, разрушая здания и практически уничтожая цивилизацию. Я мог бы осветить земной шар «авророй бореалес» — северным сиянием. Я мог бы посылать сообщения в любую точку мира.
В его словах тихо, пианиссимо ощущалось безумие.
— Человек овладевает и подчиняет себе жестокую, разрушительную искру Прометея, титанические силы водопада, ветра и приливов! — кричал Тесла. — Он укрощает гремящие молнии Юпитера и стирает время и пространство. Он даже великолепное Солнце превращает в своего послушного раба.
— Он заглянул в пропасть Великой войны и не протрезвел от Прогресса, — констатировал мистер Бенда, склонившись к магнетизирующему уху мисс Джонс.
Виновник торжества был настолько воодушевлен Прогрессом, что даже сентиментальная мисс Джонс задумалась: «А не безумен ли Прогресс?»
В это мгновение виновника торжества ослепила вспышка.
Он вышел на фотографии совсем как призрак датской королевы Астрид, снятый в белом свете вместе с медиумом Эйнаром Нильсеном.
В голосе старца почувствовалось напряжение. Именно его, как никого другого, следовало назвать отцом века электричества.
— А почему еще не назвали? — выкрикнул кто-то.
— Я не аферист, — с гордостью пожаловался он. — Деньги для меня ничего не значат. Слава для меня ничего не значит.
Было ли понятно то, что говорил Тесла? Хм… Он мог повторить слова самопровозглашенного рыцаря Дон Кихота: «Все, что я делаю, разумно и согласуется с рыцарскими правилами». Он больше не верил в людей, но продолжал верить в Прогресс, точно так как его отец, вопреки Вольтеру, верил в Бога. Тесла не спешил проститься с репортерами.
В номере его ждал ангел:
— Иаков, давай поборемся!
— Каким человеком он был? — спросила красотка толстого и влюбленного мистера Бенду.
— Самовлюбленным и невнимательным к злобному миру, — ответил Бенда. — И всегда опережал свое время.
— А разве не лучше танцевать щека к щеке со своим временем? — задорно спросила мисс Джонс.
Постоялец самого роскошного отеля в мире, один из четырехсот членов высшего общества и так далее, друг Астора, Вандербильта и так далее, Твена, Дворжака и так далее, Вивекананды и так далее.
Все сведения о нем были противоречивы.
Разве этот Тесла не отказался от Нобелевской премии?
Разве он не порвал чек на миллион долларов?
Кто-то писал, что глаза у него «очень светлые», кто-то утверждал, что они черные, кто-то говорил, что он никогда никому не подавал руки, кто-то помнил крепкое пожатие его руки.
Он дирижировал галактиками электроламп.
Он боялся мух и флоксов. Он любил нищих и птиц.
Он вызвал тунгусскую катастрофу. Он желал контролировать климат Земли, превращенной в гигантскую лампочку. Он парил над человеческими существами в облаках аплодисментов. Он был из тех, кто рушит мечты человечества.
Он был как африканский бог, у которого одна половина лица была голубой, а другая белой, и люди слева от него спрашивали: «Вы не видели голубого бога?» — а те, что справа: «Вы не видели белого бога?»
Единственный герой среди трусов, он пропускал сквозь свое тело ураган. Он стоял на голубой сцене под дождем искр, олицетворяя небывалую мечту.
Он был неоплатонистом, которого вдохновляла близость к пониманию Божьего ума. Он, как Исаак Лурия, освобождал «святые искры», плененные этим миром.
Нет! Он не безумец и не аферист. Не гомосексуалист и не мифоман с Динарского нагорья. Не мономан без друзей.
Нет! Он был человеком, отмеченным каиновой печатью.
Он неизречим. Сама попытка выразить его есть оскорбление. Если мы из современного мира исключим его открытия…
— Что может согреть одиночество лучше нарциссизма? — шепнула мисс Джонс мистеру Бенде из «Нью-Йорк сан».
Годами он жил в состоянии восторга. Он был сверкающей обезличенной силой. Вызывал землетрясения. Был первым громовержцем среди людей. Уклонялся от женщин и микробов. Сатана ласкал его высоковольтными токами. Но никогда — женщина.
— Неужели никогда?
117. Забытые
Однажды в понедельник…
Тысяча восемьсот девяносто восьмого года…
Странного мальчика нашли на центральной площади Нюрнберга.
Ему было шестнадцать лет, в руках он держал записку: «Хочу быть всадником, как мой отец».
Он был удивительно похож на великого герцога Баденского. Он не умел говорить. Жизнь провел в подвалах. Из людей он видел только тюремщика, который кормил его. Когда его вывели из темницы, свет ударил по его голове, как камень. Он потерял сознание. Он любил полумрак. В темноте он мог читать и различать краски. Дикая кошка, нападавшая на всех подряд, успокаивалась рядом с ним.
Люди дали ему образование и испортили его.
Люди дали ему имя: Каспар Хаузер.
Во всей Европе он стал символом настоящего одиночества.
Как описать дождливый Нью-Йорк тридцатых?
Отвороты пальто были подняты. Шляпы толклись на улицах. Сухой закон наконец-то перестал действовать.
— Забудем о жажде! — праздновали победители.
В тихих барах мартини и коктейли сияли как лампочки. Пепельницы были полны окурками,
