—
В сверкании молний звонок телефона вытащил его из кошмара.
— Как вы? — спросил его Гернсбек.
Тесла страдальчески шептал в трубку:
— Самое страшное в болезни не то, что ты не можешь заняться делом, а то, что все дела кажутся тебе бессмысленными.
Дополнительную боль ему причиняло то, что он был свидетелем мира, в котором не было никакого смысла.
— Сгорел «Гинденбург». Ну и что? — злился старик, вспоминая «Титаник». — Открыли Плутон. Расщепили атом. Ну и что?
Поседевшая миссис Скеррит приносила ему книги, которые он не читал.
— Вот «Облик грядущего» Г. Дж. Уэллса, — подбадривала она его. — Прошу вас, почитайте.
— Спасибо, — отвечал он голосом вампира.
Миссис Скеррит уходила. Тесла так глубоко погружался в свои мысли, что не замечал горничных, прибиравшихся в номере. Минуты и часы проходили в забытьи. Кошка хвостом лизнула его лицо или это показалось ему? Воздушный шар опять уносил заспанную голову за пределы видимости.
Из дымки материализовался курьер Карриган. Карриган говорил краешком губ и щурил правый глаз. Он был так похож на Стевана Пространа, что Тесла ждал вопроса: «Ты что, теперь мой отец?»
Курьер протянул ему замаранный конверт, прилетевший из водоворота гражданской войны в Испании. Доброволец Стеван Простран прислал из Барселоны фотографию. Ужас жизни и радость фотографирования смешались в этом изображении. Подбоченившийся с серьезным видом Простран стоял в обществе улыбающегося анархиста Дурутти и какого-то пижона с бакенбардами и в бескозырке. Позади вздымался кафедральный собор, похожий на термитник.
— Это все?
Рыжий Карриган протянул ему письмо от Роберта. Почерком, которым уже никто не пишет, Роберт нацарапал на голубом листочке:
«О, если бы я хоть чем-нибудь мог помочь тебе в преодолении болезни…
Кроме Гобсонов и нас, осталось мало друзей, которые могли бы присмотреть за тобой. Пригласи Агнесс, пусть она навестит тебя, потому что я не в силах…»
Светлоокая Агнесс приходила с фруктами, которые он не ел, и с цветами, которые ставили на подоконник. Бывшей девочке шел шестьдесят четвертый год. Ее мужем был известный мистер Френч Холден, прожигатель жизни и внук генерала. Как сказал один остроумный англичанин, «время, оставшееся после упоения своей личностью, он посвящал пренебрежению своими обязанностями». После того как дети выросли, Агнесс не могла более выносить его. Она таскала этюдник и пыталась нарисовать звезды, «увиденные глазами собаки». Авангардные попытки выглядели как обычно.
— Немного непонятно, — жаловался Роберт, разглядывая наброски дочери.
— Только то, что непонятно, дает ощущение бесконечности, — отвечала ему Агнесс.
Дрожа от усердия, Агнесс садилась на постель больного и вспоминала, как кучер Теслы катал их под глубокими тенями парка.
Цок, цок!
— Какое было спокойное время! — вздыхала дочь Роберта.
Она не призналась, что тогда ее пугали его горящие глаза.
Кроме Теслы, Агнесс посещала еще одного больного.
— Мой добрый Джонсон! — шептал Тесла. — Как он?
У отца болела поясница. Он кряхтел, когда приходилось вставать или хотелось закинуть ногу на ногу. Жалуясь, он говорил, что артрит и кашель — наихудшая комбинация, потому что он, живой человек, не мог двигаться, а при малейшей попытке сухой кашель начинал разрывать легкие.
С притворным спокойствием Агнесс отвечала, что папа иногда не может припомнить некоторые слова и, как человек литературы, чувствует себя униженным старческой забывчивостью.
Пару лет назад с ним случился небольшой сердечный удар. После него ему показалось, что он стал стеклянным. Он останавливался посреди улицы, не смея шагнуть ни вперед, ни назад.
— Боюсь, что лопну как мыльный пузырь, — жаловался Роберт.
121. Я больше не боюсь
Ветер шевелил листья на кладбищенских тропинках. По ним шагали несколько человек из бывшего высшего общества. Они говорили все тише и медленнее, как октябрьские сверчки.
Тесла узнал острый взгляд и лягушачий рот Джорджа Сильвестра Вирека. Да, Вирек стоял здесь со скорбным выражением лица, как будто он внезапно подавился беззвучной отрыжкой в момент высокоинтеллектуального монолога. По паре слов, которыми они обменялись, Тесла понял, что безумства Гитлера ничуть не отвратили поэта от германофилии.
— Вирек опозорился, — сокрушенно вздохнул Зигмунд Фрейд.
— Я знал, что встречу вас здесь, — сказал Вирек и не глядя протянул ему первую часть «Человека без свойств» Музиля. — Посмотрите это. — Уголки рта Вирека опустились в улыбке. — Надо бы почаще встречаться.
Большинство присутствовавших были приятелями Агнесс. Тесла выразил сочувствие Оуэну. Бывший мальчик стал седым, как и его отец, когда они познакомились на Всемирной выставке в Чикаго.
— Я головой чувствую капли дождя, — признался Оуэн, элегантно намекая на поредевшие волосы.
Жена Оуэна даже по кладбищу шагала, ни на секунду не забывая о собственной красоте. Она терпеть не могла даже мертвую Кэтрин. Ее отсутствующая улыбка как бы говорила: «У них было свое время. А у нас — свое».
На дорожках клубился дым. Чем ближе к центру кладбища, тем выше становились памятники. Тесла осторожно шагал между колонн и саркофагов из розового гранита. Знаменитые имена были выбиты на малых античных храмах и псевдовизантийских часовнях.
Они шагали за гробом, покрытым печальными букетами. «Цветы — улыбка Земли», — сказал какой- то поэт. «Чему они улыбаются?» — думал Тесла. Его немного пошатывало. Ему казалось, что его касается не физический ветер этого мира, а ветерок небытия. Курносый Суизи поддерживал его под локоть. Он не любил, когда его касались чужие руки, но теперь от этого было не отказаться. Его всегда легкие шаги теперь были настолько невесомы, что он не мог устоять на земле.
Так ему однажды сказала мадам Блаватская.
