Почему языки такие разные. Популярная лингвистика

к корню. Оказалось, что все морфемы во всех языках строго делятся на группы, так что ни одна из них не оказывается в двух группах одновременно. При этом морфемы — представители одной группы могут только предшествовать корню (префиксы), другой — только следовать за ним (суффиксы); кроме того, морфемы могут обрамлять корень (циркумфиксы), вклиниваться в него (инфиксы), разрывать корень и одновременно разрываться сами (трансфиксы), соединять два разных корня друг с другом (интерфиксы).

Остался второй вопрос: об отношении морфем друг к другу, то есть о том, как они соединяются друг с другом внутри одной словоформы. Лингвисты говорят в таких случаях о проблеме 'морфемных швов' и тем самым используют в разговорах о морфемах другое сравнение: целое слово как бы сшито из нескольких разных лоскутков-морфем (ведь и корень тоже — морфема). Но языки различаются тем, какие они предпочитают делать швы на стыке лоскутков. В некоторых языках все швы явные; можно было бы сказать, что лоскутки-морфемы не пришиваются, а просто прикладываются друг к другу или гладко приклеиваются: один лоскут кончается, потом начинается другой, они не мешают друг другу, и края их хорошо видны. Так (или почти так) устроены тюркские языки, индонезийский, эскимосский; близки к такому состоянию языки банту, финно-угорские языки, японский и многие другие языки мира.

А другие языки, наоборот, предпочитают скрытые швы, когда граница между морфемами оказывается незаметна. На стыках морфем в таких случаях происходят какие-то изменения, например, одни звуки заменяются на другие (это обычно называется чередованием), и в результате обе морфемы могут сильно изменить свой первоначальный облик, как бы сплавившись воедино — что-то похожее происходит, например, с металлическими деталями при сварке. Кроме того, морфемы в таких языках и более придирчивы по отношению к своим соседям-морфемам: далеко не все из них вообще соглашаются стоять рядом, и приходится искать им замену — другую морфему с тем же значением или менять соседнюю морфему до неузнаваемости.

Вот, например, есть в русском языке такие связанные друг с другом по смыслу слова, как рука, ручной и руководство. Они имеют одну общую корневую морфему, к которой присоединяются и разные другие — суффиксы и корни. Но посмотрите, что при этом происходит. Мы не можем просто так присоединить суффикс — н- к корню рук-: сло'ва рукной или рукный в русском языке не существует. И, кстати, вовсе не потому, что мы не можем выговорить сочетание — кн-: есть же в русском языке слова сукно, окно, толокно, стукнуть, крикнуть и многие другие с таким сочетанием звуков! Нет, такова воля именно этого суффикса — н-, образующего прилагательные от существительных: не хочет он стоять после звука — к-, изволь ему во что бы то ни стало поменять — к- на — ч-! Проверьте это по другим словам — убедитесь сами. И, кстати, выясните заодно, как относится этот суффикс к звуку г (например, в слове снег) и к звуку х (например, в слове пух).

Ну что ж, звуки мы поменяли — теперь слово у нас готово? Не тут-то было: еще надо ударение поставить! И тут оказывается, что начинает капризничать не суффикс, а корень. Одни корни соглашаются, чтобы ударение падало на них (книжный, снежный, железный, водный, лунный, горный…), а другие — нипочем не желают и требуют, чтобы ударение стояло только на окончании (ручной, пушной, выходной, речной, лесной, головной…). Зависит это только от конкретного корня — и больше ни от чего. А в слове руководство с корнем — рук- вроде бы ничего особенного не происходит, зато корень — вод- так слился с суффиксом — ств-, что в произношении оказывается даже трудно понять, где кончается один и начинается другой: произносим-то мы что-то вроде рукаво?цтва. Вот и получается, что в русском языке соседние морфемы предъявляют друг к другу очень сложные требования, и если уж они соглашаются стоять рядом, то обычно так тесно сливаются друг с другом, что целое по своему внешнему виду становится непохоже на исходные части.

Морфема с одним и тем же значением может не только по-разному изменять соседние морфемы, но и сама по-разному изменяться в соседстве с ними. Возьмем окончание неопределенной формы глагола. Оно в русском языке может выступать по крайней мере в трех разных видах, но и глагольному корню тоже от него достается. Судите сами:

нес-у — нес-mu (это самый 'чистый' случай);

вез-у — вез-mu (оглушается звонкий согласный корня);

плет-у — плес-mu (оказывается, что — т- перед — ти неприемлемо — заменяем на другой согласный);

скреб-у — скрес-ти (и — б- перед — ти тоже не годится, а заменять его надо не, скажем, на — п- а на тот же согласный — с-);

пек-у — печь (тут уж вообще непонятно, где кончается корень и начинается суффикс: к- сливается с — т и превращается в — ч-; и куда теперь подевался конечный — и?);

стриг-у — стричь (всё то же самое, да еще к тому же звонкий — г-оглушается);

плыв-у — плы-ть (а здесь конечный согласный корня просто выпадает).

Все эти чередования — еще далеко не полный список того, что возможно в русском языке при соединении морфем друг с другом. А ведь бывают и такие случаи, когда морфема может просто исчезать, 'не выдержав', наверное, суровости соседей: именно так и поступает показатель прошедшего времени у некоторых русских глаголов: ходи-ть — ходи-л, пляса-ть — пляса-л, но нвс-ти — нес, грести — греб и т. п. (хотя в женском роде или во множественном числе это исчезнувшее — л- всё-таки появляется: нес-л-а, греб-л-и). Вот уж действительно скрытый шов — ни шва, ни морфемы!

Есть еще одна особенность русских морфем: одно и то же значение при разных корнях часто выражают разные морфемы (хотя, вообще говоря, можно было бы обойтись и одной). Как, например, в русском языке выражается значение 'тот, кто А' (где А — действие, обозначаемое каким-нибудь глаголом)? По крайней мере тремя главными суффиксами: — тель (хранитель, спасатель, сеятель), — чик (летчик, грузчик, перевозчик) и — [ль]щик (рубщик, уборщик; плакальщик, ныряльщик, пильщик). Но бывают еще суффиксы — ник (истопник, печатник, работник), — ей, (купец, жнец, певец) или — ок (стрелок, ходок), которые, правда, в основном употребляются с иными значениями. Есть и совсем редкие суффиксы, — например, — арь (писарь, косарь). И еще не надо забывать об очень интересной группе слов с суффиксом — ун (бегун, шалун, хвастун) — большинство из них (хотя и не все) обозначают человека, который не совсем правильно (сточки зрения говорящего) себя ведет. А какой суффикс в слове плакса? Кажется, он и создан-то специально для этого единственного слова; а ведь еще можно и вовсе обойтись безо всякого суффикса (повар, трубочист)!

Почему так много морфем выполняют одну и ту же работу? Почему не говорят грузитель и нырятель? Или, например, хранильщик и грузильщик? Иногда, конечно, такое разнообразие полезно — например, мы можем различать слова рубильник (инструмент — правда, не для рубки) и рубщик (человек, который рубит), очиститель (вещество) и чистильщик (человек); купец и покупатель оба покупают, но один — по роду занятий, это его работа, а другой — только для себя; похожее отличие у значений слов стрелец и стрелок. А беглец и бегун хотя и занимаются оба бегом, но с совершенно разными целями. Так-то оно так — но уж окончание родительного падежа множественного числа зачем выражать тремя разными способами: дом-ов, кон-ей, стен-ой? Ведь вот творительный падеж во множественном числе выражается по-русски одинаково: дом-ами, кон- ями, стен-ами (и так же себя ведут дательный с предложным)!

Всё это в конечном счете есть проявление одного и того же свойства — того, что морфемы в русском языке не могут просто так соседствовать друг с другом. Не все из них соглашаются стоять рядом, и, даже согласившись, они обязательно как-то влияют друг на друга. Зато словоформы, которые образуются из этих морфем, действительно оказываются крепко сбиты — на части не рассыпаются.

А теперь посмотрим, как устроен венгерский язык. Возьмем те же самые слова, что и в самом первом русском примере:

'рука' — kez;

'ручной' — kez-i;

'руководство' — kez-i-konyv.

Суффикс, образующий прилагательные от существительных, в венгерском языке всегда выглядит