это одиночество, а одинокий человек больше живет прошлым. Именно там, позади, мелькают мгновенья, которые сейчас, спустя годы и годы, представляются счастливыми.
28 мая 1973 г.
Вчера в «Правде» Евг. Евтушенко — едва ли не впервые! — назван большим поэтом. Признание знаменательное. Однако оно наводит и на грустные размышления. Талантливые люди у нас сперва подвергаются всякого рода гонениям, а потом уже получают признание. Разве не такова судьба не только Евг. Евтушенко, но и Василя Быкова? А если заглянуть подальше, то и Мих. Булгакова? О «шипах» при жизни и «розах» после смерти хорошо сказано в Аленкиной пьесе «Дом на берегу моря», которую мы сегодня сдаем в набор.
6 июня 1973 г.
Опять семинар. Писатели, художники и композиторы побывали в Институте физики Академии наук БССР и в объединении «Планар» — так, кажется, оно называется...
Впечатление огромное. Будто попадаешь в совершенно иной, фантастический мир. Все просто и сложно, знакомо и незнакомо... Лазеры, мельчайшие по размерам электронные приборы... Когда читаешь о них — одно, а когда видишь и осязаешь, — совсем другое.
И вот что бросилось в глаза. Когда говорят специалисты, ну, скажем, директор института физики Б. И. Степанов или генеральный директор объединения «Планар» И. М. Глазков, все хорошо. Ты чувствуешь, что эти люди стоят с веком наравне, они отлично знают то, о чем говорят, и речь их кажется хотя и далеко не простой, но вполне естественной и убедительной. Но вот слово берет партийный работник, в данном случае — П. М. Машеров, и получается чепуха. Набор каких- то пустых слов.
Машеров сначала перебивал Глазкова репликами. Потом поднялся и проговорил минут пять-десять. И вся его речь представляла собой примитивную вязь, сотканную из пяти-шести, в сущности, одинаковых фраз. Я записал их, эти
фразы, в том порядке, в каком они произносились:
— Мыслить на уровне новых категорий... Мыслить новыми категориями... Работать на началах новых категорий... Минский автозавод я не отнесу к числу тех, кто мыслит новыми категориями... Там, где должны действовать
факторы объективного влияния... Работать на уровне большого напряжения моральных и умственных сил... Область действия факторов объективного порядка...
И все слова, слова, слова.
Он высок, строен, красив. Когда выходил, чтобы сказать что-то, то скрещивал на груди руки и слегка вскидывал голову. Нy точь-в-точь Наполеон Первый!
...Не знаю, как остальным, а мне почему-то было очень грустно.
14 июня 1973 г.
Вот уж поистине — нет добра без худа, как и худа без добра.
...Приходит к Макаенку директор литературного архива. Муж умер, сына надо женить — купи то, другое, третье, — а денег нет. «Дай, Андрей Егорович, взаймы рублей пятьсот-шестьсот...» Отказал — обидел.
Несколько дней спустя является Владимир Короткевич. И — та же песня: собрался с женой за границу, а грошей нема, — одолжи восемьсот-девятьсот рублей... И Короткевичу отказал, и в его лице нажил врага. А сколько таких случаев! На Макаенка многие смотрят, как на денежный мешок, и многие (из этих многих) не прочь запустить в него руку. Но — увы! — Макаенок тоже не промах!
9 декабря 1973 г.
О господи, опять беда на нашу голову! Главлит снял повесть Петра Мильто из первого номера лишь по той причине, что в ней показаны действия нашей армейской разведки на Халхин-Голе и в Маньчжурии.
Разговор по телефону проходил в таком духе:
— Значит, Марина Константиновна, повесть снимается?
— Нет, что вы! Редакции надо только взять разрешение...
У кого? Какое? Ведь это повесть! Все в ней вымышлено — и герои, и описываемые события.
Все равно. Надо взять разрешение в управлении разведки Генерального штаба. Мол, сведения, сообщаемые автором, не являются секретными. Или что- нибудь в этом роде.
Но ведь улита едет, когда-то будет. Пока в Генеральном штабе читают, пока заключают... Пройдет месяца три, а то и все полгода... Выходит, надо снимать.
— Повторяю еще раз: мы не снимаем! Мы только требуем разрешения Генерального штаба. Вы как хотите, в конце концов, это дело редакций. А мы не снимаем! И вообще... Учтите на будущее, что все, что касается армейской разведки, должно проходить через разведуправление.
— Спасибо. Учтем. — Кладу трубку.
И вот как будто неплохо сбитый первый номер летит в тартарары. Вместо повести «На сопках Маньчжурии» даем повесть «Ужин в Лозовахе». Но первая хоть читается (по художественному уровню они примерно одинаковые), вторая же так и дышит скукой. Усилия редакции «заманить» читателя, дать ему с первого номера что-то интересное, читабельное разбились о железобетонную стену Главлита. А ведь это только цветочки. Впереди у нас записки Эдика Свистуна. Мама родная, что-то будет!
19 декабря 1973 г.
Когда-то на этом месте были огороды, поля, сады и, может быть, перелески. Потом город разросся и подмял все это под себя. О прошлом напоминают лишь уцелевшие кое-где вековые липы, купы яблоневых и других фруктовых
деревьев.
