«Моя жизнь». Бывало, процитирует с выражением и потрет руками от удовольствия: хорошо! Но мне приходит на память другое
место из той же повести — начало последней главы: «Если бы мне вздумалось заказать себе талисман, я выбрал бы такую надпись: «Ничто не проходит»...
...Ах, как хотелось бы, чтобы это было именно так!
21 марта 1974 г.
Читаю роман Бориса Павленка «Мои далекие синие горы». На ложку беллетристики бочка публицистики. Но — занятно и... верно! Посмотрим, что будет дальше.
* * *
А Макаенок погорел — в буквальном смысле слова. Позавчера, то есть в прошлый вторник, у него сгорела дача в Ждановичах. Прекрасная была дача! Великолепная дача! Он в свое время отдал за нее шесть тысяч рублей. А полтора года назад один северянин давал ему за нее уже четырнадцать тысяч!
И вот — сгорела!
Между прочим, передавая подробности пожара, строя всякие предположения насчет того, что могло вызвать этот пожар (не исключается и поджог, так сказать, вторжение без оружия), он сказал:
— Не везет так не везет! Позавчера дача сгорела, а сегодня подметки оторвались. Только купил ботинки, неделю назад, и на тебе — оторвались! — И сам же громко засмеялся.
25 марта 1974 г.
Прочитал роман Бориса Павленка «Мои далекие синие горы». Хороший роман, неравнодушный. Да, в нем много публицистики. Но публицистика пропущена через сердце Андрея, главного героя романа, и не кажется чужеродной.
В романе много живых фигур, отличных сцен. Однако важнее, пожалуй, другое: автору удалось показать народ в первые дни войны, и показать не избито, по-своему, как еще никто не показывал. Реализм чистейшей воды окрашен
романтикой почти мальчишеских лет — и это впечатляет. Вчера роман взял читать Макаенок. Посмотрим, что он скажет. Передавая рукопись, я, во всяком случае, твердо сказал, что я за публикацию. Не в этом году (этот год забит до отказа), — в первом и втором номерах за будущий, 1975 год.
4 апреля 1974 г.
Разговор от «Борисе Годунове». Я считаю эту трагедию превыше многих, шедших и идущих на сцене. Макаенок, наоборот, относится к ней с холодком.
— Не сценичная. Потому-то и не идет.
— Зато читается, вот ведь какая штука. Есть пьесы, которые идут, но которые читать невозможно. А есть — не ставятся, а читать их одно удовольствие. Первые становятся фактом театральной жизни, вторые — фактом литературы. Даже Шекспир уже редко ставится. А читать... Дай-ка его новое собрание сочинений — в миг расхватают! Да и тот же «Борис Годунов»... Издают, издают, а все мало.
— Нет, трагедия все-таки неудачная. Пушкин на этом материале должен был бы написать прозу, ну, роман, например...
— В духе Вальтера Скотта?
— Может быть...
— Пушкину это советовали... И знаешь кто? Николай Первый!
—Не может быть! — Макаенок даже попятился немного.
— Да, да, представь себе! И именно в духе Вальтера Скотта!
— Какой умный был царь! — перевел все на шутку Макаенок и первым громко рассмеялся.
Не знал или забыл? Впрочем, мог и не знать. В партшколе этого не проходили, а самому прочитать не довелось. Да, как я заметил, читает он вообще мало, большей частью то, что имеет непосредственное отношение к его нынешней работе. Сейчас, например, он штудирует биографии Черчилля, Де Голля и других великих мира сего.
7 апреля 1974 г.
Утро. Еще нет и шести. Восток только-только начал светлеть. И вдруг в открытое окно полилась песня жаворонка. Настоящего жаворонка! И сразу пропало чувство города и городской квартиры со всеми удобствами вплоть до газа и мусоропровода, и на какое-то время показалось, будто я там, в степи, может быть, в тех же логах, и кругом никого нет. Степь, синее небо и — эти жаворонки... Хорошо!
Неужели это те самые жаворонки, которые оставались здесь на зиму? Или прилетные? Как бы то ни было, а их привязанность к родному клочку земли не перестает удивлять. Кругом дома — девяти-, двенадцати- и шестнадцатиэтажные, — снуют автобусы и легковушки, без конца бродят люди, а им, птахам, хоть бы что! Еще и гнезда совьют где-нибудь на пустыре, и птенцов выведут! Что ж, в добрый час!
А вообще-то чему же здесь удивляться? В будущем так и будет. Чем острее человек будет чувствовать потребность в природе, тем добрее, бережнее станет относиться к ней. И в конце концов наступят времена, когда звери и
птицы — если не все, то многие, — увидят в людях не врагов, а друзей, и перестанут их бояться. И уже людям надо будет остерегаться, как бы не наехать, не наступить на потерявшего всякий страх зверя или птицу, не причинить им нечаянного вреда.
11 апреля 1974 г.
А сегодня звонил Борису Павленку. Сказал, что роман прочитал, и прочитал с удовольствием. Почти не отрываясь. Макаенок (он тоже прочитал) говорит, что это, строго говоря, не роман — ему надо дать другое жанровое определение. Я с ним согласен. Однако это не меняет положения. Будем печатать.
