вопросы остались без ответа. Грохнули деньги, а толку чуть.
— Впечатление такое, будто совещание и созывалось лишь для того, чтобы еще раз похвалить Константина Симонова и Александра Чаковского, — сказал Макаенок.
Не знаю, так это или не так, однако похвал в адрес этих «героев» действительно было больше, чем они заслуживают. Куда больше!
17 марта 1975 г.
У Аленки дела все еще шаткие. С одной стороны, явный успех. Все, кто читал первый вариант, хвалят.
Как-то телеграмма из Москвы, следом — другая: заказан телефонный разговор, ждите. Наутро, и правда, — звонок с киностудии имени Горького. Редактор и режиссер (некто Григорьев) взяли в ЦК ВЛКСМ пьесу «Площадь Победы», она им очень понравилась, и вот они ломают голову над тем, как бы ее экранизировать.
А еще немного спустя — письмо. Из редакции журнала «Театр». Пишет редакторша, которой поручено подготовить «Площадь Победы» к печати. Дескать, прочитала пьесу (оба варианта) и нахожусь под впечатлением... Хвалит,
советует взять за основу первый вариант, конкурсный, но кое-что внести в него и из второго, — что, кстати, Аленка уже и сделала. Монолог Простоквашина называет блистательным. Просит вместе с окончательным вариантом прислать хорошую фотографию. По ее мнению, а это уже второе, после А. Салынского, положительное мнение, у редколлегии пьеса возражений не встретит.
И здесь, в Минске, что-то прояснилось, Аленке дают и республиканскую премию в размере шестисот рублей. Таким образом, она дважды лауреат — республиканской и всесоюзной премий... Но пока ни один театр (ни один!) не взялся ставить пьесу. В свое время зашевелились было в Киеве и Ленинграде, но потом умолкли и молчат до сих пор. Видно, пьеса не понравилась. А может, испугались, что она не будет иметь успеха у зрителей. Трудно сказать.
Сегодня Аленка летит в Москву — на всесоюзное совещание молодых писателей. Попала она туда, опять же, благодаря конкурсу. Союз писателей и не думал ее посылать. Да в Союзе ее и не знает никто. Только после того, как пришла телеграмма из ЦК ВЛКСМ, здесь оформили дело, то есть пригласили в Союз и предложили заполнить документы. Но в Москве, наверное, и этого показалось мало. Опасаясь, что в Минске «зажмут» дело, ЦК обратился еще и в Союз писателей СССР. И вот в прошлую пятницу телеграмма: послать...
Аленка собрала почти все экземпляры своих пьес «Площадь Победы» и «Созвездия Гончих Псов» и везет с собой. Первую уже надо отдавать в журнал «Театр», а вторую — всем, кто заинтересуется, — ей важно послушать чужое
мнение.
19 марта 1975 г.
Трудный день. В одиннадцать утра — выступление на радиозаводе. Собралось человек тридцать. Все женщины. Кушали и слушали. Литература их, кажется, не интересует.
Потом — работа. И разметка, и чтение рукописей — все подоспело. А в два часа началось заседание шолоховского комитета. Председатель Иван Мележ, доложил план, стали обсуждать. Не решили одного — кто скажет основное слово о Шолохове на юбилейном вечере. По всему, делать это надо Ивану Мележу. Тот отказался, сославшись на то, что чувствует себя неважно, ложится в больницу. Другие (Иван Науменко, Алексей Кулаковский) тоже ни в какую: не тот, мол, уровень...
Иван Мележ назвал «Тихий Дон» библией... Когда-то это сравнение, только применительно к другой русской книге, употребил Шервуд Андерсен. Он так и писал: «Единственные в литературе «Карамазовы» — как Библия!» И — убедительно, ничего не скажешь. Во всяком случае, к «Братьям Карамазовым» это сравнение даже больше подходит, чем к «Тихому Дону».
На заседании произошел обычный и, я бы сказал, типичный инцидент. Коснувшись пятого номера «Немана», я сказал, что готовился этот номер долго, а получился слабым, скучноватым. Из прозы назвал повесть «Хэллоу, Джон!»
Анатолия Иванова. Информация была деловая, краткая. И все же кое-кого она задела. Сидевший рядом со мной Иван Науменко вскочил с места и раздраженно вскрикнул:
— Что вы не печатаете переводов с белорусского? Вы там смотрите, мы вам дадим!
— Кто это мы? — спросил я.
— Институт белорусской литературы Академии наук...
Так и хотелось заметить, что институт, в лице директора, берет на себя не свойственные ему полицейские (не милицейские, а именно полицейские) функции. Я с трудом, но сдержался, сказал только, что дискутировать на эту тему надо не здесь — в другом месте, и не сейчас, а в другое время.
Из союза опять побежал в редакцию подписать гонорарную ведомость. А вечером, вместе с Брониславом Спринчаном, отправился на встречу со студентами торгового техникума. Собралось немного, опять же человек тридцать с небольшим. Но встреча прошла хорошо. Когда мы кончили и стали прощаться, многие говорили, что этот вечер останется у них в памяти как маленький праздник.
22 марта 1975 г.
Ни тепло, ни холодно. Светает рано. Восходы удивительные! Небо у горизонта ярко-красное, потом просто красное, потом красно-желтое, зеленоватое и зеленое, и наконец голубое и синее. И на этом фоне — темные силуэты зданий, как бы пронзенные насквозь лучами света — в квартирах зажигаются первые огни...
Тишина. Только далеко-далеко шумят проходящие поезда. А больше ни звука. Все домашние спят, и кажется, — ты один, совсем один на свете, может быть, во всей Вселенной. Один — и нет никому и ничему до тебя дела. Живешь — хорошо, умрешь — тоже... да, тоже, в общем-то, хорошо. Ведь умереть так же естественно, как и родиться.
А вот тебе (именно тебе) до всего и до всех есть дело. Ты вобрал в себя весь мир, всю Вселенную и чувствуешь себя в ответе за этот мир и эту Вселенную. Это не эгоцентризм, нет! Это скорее та всечеловечность и всемирность, о которой в свое время говорил Достоевский и которая, собственно, делает
