сумерками, — старец советовал переждать до утра, но тот не послушался; простился и поехал. Но не успели лошади тронуться, как прибежал от старца келейник и, подавая в сани булки и икры, сказал: 'Батюшка прислал вам это — годится сегодня на ужин'.
Макаренков с улыбкой принял булки и поехал. Но, как только стемнело, поднялась вьюга, путники сбились с дороги и застряли в сугробах. Лошади стали, положение было тяжкое. Только тут почувствовал помещик, как прав был старец, и начал призывать его в горячей молитве, которая и была вскоре услышана. Вдали показался огонек. Путники поехали на него и добрались до убогих выселок. Они еле согрелись в курной избе, но были спасены от смерти, и Макаренков съел весь ужин, припасенный старцем.
Г-жа Голдобина купила мускатных орехов и понесла их старцу, отобрав себе два самых крупных. 'Положи орехи и послушай-ка меня, — сказал отец Иларион. — Один старец послал учеников ловить рыбу. Они отобрали себе крупную рыбу, а мелочь принесли старцу. А старец заметил им: 'Дети-то тут, а мать с отцом где же?'
Отец Иларион в молодости сильно хотел идти на поклонение в Мерусалим, но это ему не удалось и тревожило его. Он, уже в старости, решил послать туда своего келейника Капитона и на дорогу дал ему три рубля, сказав: 'Сходи за меня — я не мог сходить'. Капитон ответил, что с этими деньгами и до Киева не дойдешь. 'Не бойся, — возразил отец Иларион, — еще мне 25 рублей обратно принесешь'. Келейник отправился, был в Иерусалиме и привез старцу 25 рублей.
В Клеве, до которого он дошел счастливо, встретился ему добрый и состоятельный человек, искавший попутчика до Иерусалима. Он довез его на свой счет туда и обратно и, расставаясь, подарил за сопутствие 25 рублей.
Приблизились последние годы жизни старца. Года за три до кончины он уже не мог ходить в церковь, еще реже говорил с посетителями. Но чрез келейника отвечать никому не отказывался.
От сурового поста его желудок сделался почти неспособным к принятию пищи, — так что трапеза готовилась ему по одному разу в месяц. За шесть недель до кончины он так ослабел, что не мог вставать с диванчика и ничего не ел, даже просфоры; он единственно глотал воду из колодца, вырытого им когда-то в Головинщинском Воловом овраге. По молитвам старца о том, чтоб смерть была предсказана ему видимым знаком, за 6 недель до смерти почернел у него на левой ноге большой палец. Чувствуя близость конца, о. Иларион торопил окончание церкви в селе Губине, о которой особенно радел, и много думал, и молился о будущем открытии и устроении Троекуровской общины.
Он утешал сиротеющих сестер будущей обители, говоря: 'Будет на этом месте обитель, как лавра цветущая — молитвенный дух мой пребудет вечно в этом благословенном месте. Во время скорби, болезни, или каких недоумениЙ — отслужите молебен пред Владимирской иконой Царицы Небесной с акафистом. Я и сам пред ее иконою молился; потом и меня грешного помяните, отправивши панихиду'.
Старец все слабел, говорил уже знаками и видался только с духовником. За три дня до кончины он пожелал воды из Тюшевского колодца (в 40 вер. от Троекурова), где находится чудотворная икона Богоматери 'Живоносный Источник'. Г-жа Шиловская поспешила послать нарочного за водой. Он проглотил три ложки и ничего более не вкушал.
Пятого ноября 1853 года, в полночь, на 90-м году, тихо почил отец Иларион. Тело его стояло пять дней. Число народа, собравшегося на похороны, было свыше 10,000 человек. Весь народ свидетельствовал, что все время келлия почившего и храм были наполнены неземным благоуханием, разливавшимся от гроба старца.
Его схоронили 10 ноября в простом деревянном гробе, который он сам себе заранее сколотил, в пещере им выкопанной. Над пещерой поставили деревянную часовню.
Светлым памятником по себе оставил старец женскую Иларионовскую Троекуровскую общину, которая получила от него начало, им выросла и укрепилась.
Когда старец перешел в Троекуров, под его крылом, чтоб пользоваться его руководством, в трех убогих келлейках, похожих на скирды, поселилось несколько женщин. Мало-помалу число их умножилось до двенадцати. Главное занятие их состояло в печении просфор, и в услужении посетителям старца. Они находились под его постоянным надзором. Кроме среды и пятницы, он приказывал им почитать постом и понедельник, как день Архангельский.
Научая искоренять в себе любопытство, он однажды серебряное паникадило, которое, по его просьбе, выписала на свои деньги одна послушница, — по получении, не распечатав и не показав ей, отправил по назначению. Уча презрению к вещам, он прислал к одной сестре, которая радовалась, что надолго наготовила себе запасов, просить того, чем она себя обеспечила. Ради послушания старцу, совершались необыкновенные дела. Пошлет, бывало, батюшка зимою сестру ночевать в нетопленную избу. 'Иди, скажет, с Богом — тебе и там будет тепло'. И точно: холод не ощущался тогда во всю ночь.
Старец требовал от сестер любви к уединению и к самоуглублению. Одна сестра, против его правила, пошла надолго вечером в келлию к соседке. Вернувшись, она увидела, что на ее двери висит второй запертый замок — повешенный келейником старца. Она должна была идти к отцу Илариону. Он простил ее, но навязал на ее ключ длинную веревку, и сказал, что теперь уж этот ключ не будет более бегать.
Видя, как преуспевают сестры под руководством старца, преосвященный Тамбовский Арсений, впоследствии митрополит Киевский, посещая отца Илариона, открыл ему свою мысль об учреждении в Троекурове женской общины. Эта мысль уже давно жила в старце — который предсказывал устроение общины еще с первых дней своего пребывания в Троекурове. Мысль же архиерея еще более укрепила его намерение.
Основание общины было необходимо для обеспечения сестер, как от внешних нужд, так и от гонения полиции, которая преследовала черные платья и четки сестер. Не было сомнения, что твердо установленный внешний строй иноческой жизни еще более укрепит духовное настроение сестер.
Нужно было начинать дело, и, прежде всего, обеспечить общину землею. И вот, несмотря на крайнюю скудость денежных средств, о. Иларион, не смущаясь, приступил к делу.
Близ Троекурова жила семья Голдобиных, тепло любимая старцем. Он так заботился о них, что упросил Раевского с выгодою для них купить их имение, чтоб они могли уплатить долги и приобрести деревню Савинки, близ Троекурова. Одну из сестер этой семьи, Александру Николаевну, старец избрал себе в помощницы.
Он прежде всего отправил ее в Лебедянь, к проезжавшему архиерею, за разрешением установить общину. Архиерей разрешил, если найдутся средства.
Старец указал Голдобиной на соседнее имение г-жи Клушиной, в 362 десятины, и приказал сторговать его. Она ответила:
— Где же у нас деньги, ведь над нами смеяться станут!
— Пусть смеются, — кротко отвечал старец. — Нам Бог поможет. Только веруй.
Имение сторговали за 30.000 р. Не имея вовсе денег, о. Иларион приказал составить условие покупки, выставить сроки уплаты и даже означить большую неустойку, в случае неисполнения обязательства.
Деньги стали приходить — по почте получались тысячи. Голдобину старец посылал в Тамбов, Москву, Петербург, чтобы торопить производство дела. Но, наконец, пришел страшный день, когда оставалось еще уплатить 10.000 р., а денег не предвиделось. Совершенно упавшей духом помощнице своей, старец сказал: 'Что вы унываете, у меня есть такая добрая барыня, которая даст десять тысяч рублей'.
Пророчество сбылось.
Доверенное к старцу лицо было у г-жи Громовой, в Петербурге. Она раздавала много денег, частным лицам не более сотни разом. Деньги лежали у нее в шкатулке, по достоинству. Не зная близко старца, она опустила руку на пачку сторублевых, и подала бумажку на общину отца Илариона. Вечером ей захотелось убрать десятитысячный билет, подаренный ей по утру мужем, по случаю дня ее рождения.
Она стала искать его в ящике и не нашла, и тут только вспомнила, что он лежал у нее сверху сторублевых бумажек, и что она передала его невольно для отца Илариона.
Когда Голдобина благодарила Громову за щедрый дар, она рассказала ей, как мало считает себя достойною благодарности, и какое видит в этом деле благоволение Божие к старцу.
Земля была укреплена за о. Иларионом, а пред смертью он ее передал Голдобиной, с обязательством устроить женскую общину. Душеприказчиком старца был человек, близкий к нему — Ф. 3. Ключарев, впоследствии инок Оптиной пустыни, бывший там близким и о. Амвросию. Ф. 3. Ключарев и Голдобина
