сообразно обстоятельствам тех людей, с которыми говорил. Так что, когда кто избирал его духовником и руководителем, — как бы не он, а само слово Божие направляло вверившегося ему человека.
Чтение дало ему столько знания, что беседовавшие с ним образованные люди бывали тем поражены.
О. Амфилохий чрезвычайно любил святителя Димитрия. Дороже всего была для него возможность служить при мощах святителя, и из-за того он упорно отказывался от настоятельских мест, которые ему предлагали.
Монастырское богослужение было ему обязано прекрасным чином и порядком.
Кроме других обязанностей на него возложили новую должность — духовника.
Кроме исповеди, он принимал также братию с откровением постоянных, случавшихся с ними недоумений или искушений, что уже представляло собою отношения старчества. И он не жалел времени на разговор в таких случаях с тем, кто нуждался в немедленной духовной поддержке.
Он не был ни безмерно строг, ни излишне снисходителен, умел различать духовное состояние всякого и каждому назначал, что ему было по силам.
Глубочайшее смирение старца соединялось с горячею ревностью и прямодушием в обличении того, что требовало обличения. Однажды он сделал строгий выговор иноку за бесчинство в церкви. Потом оказалось, что выговор был незаслужен. Тогда старец бросился при всех в церкви к ногам оскорбленного, умоляя простить его.
Вслед за иноками, к о. Амфилохию стали обращаться и миряне. Многие писали ему.
Не только письма и речи старца производили отрезвляющее духовное действие. От одного взгляда на его просветленное лицо лучше становилось на душе.
Советы и наставления он предлагал тоном скорее друга, чем наставника. В нем была большая проницательность. С первого взгляда иногда он понимал всего человека и его слова часто сбывались с удивительною точностью.
Добро он делал так, как другие дышат, бессознательно. Всех ему хотелось видеть счастливыми.
Такая жизнь снискала о. Амфилохию всеобщее уважение. Кроме множества мирян с большим положением, его чтил Государь Император Александр I и его мать, императрица Мария Феодоровна: посещали его, приезжая в Ростов, и долго с ним беседовали.
Какое значение имел он для монастыря и для мирян, видно из письма митрополита С.-Петербургского Серафима к настоятелю обители:
'Сие светило, столько лет озарявшее святую обитель вашу и окрестные грады и веси, склоняется уже к западу. А посему я долгом своим считаю молить купно с вами Отца небесного, дабы Он долее и долее продлил тихое сиянье его к сердечной радости сынов Церкви и к нашему утешению'.
Старец старел, но не ослабевал в подвигах.
Однажды во время всенощной он так обессилел, что должен был подать знак, чтоб его вынесли из церкви. С тех пор он заключился в келлию.
К концу мая 1824 г. он совершенно изнемог.
Отнялся язык. Он был особорован и приобщен, прочтен канон на разлучение души с телом. Благословив всех, он и себя стал ограждать крестным знамением.
24 мая в 10 часов вечера — время, когда он обыкновенно отходил к временному отдыху, он уснул вечным сном.
Так как от слабости голова его не лежала, а скорее стояла в подушках, то при кончине его она склонилась на грудь, и ее никак не удавалось, несмотря на все усилия, отделить от груди и привести в нужное положение. Но только что стали его облачать, тело его выпрямилось и голова поднялась от груди.
Много народу съехалось к похоронам, и сошлось со всех сторон.
При общем плаче, старца схоронили в притворе соборного храма.
Около него впоследствии был погребен его племянник, архимандрит Иннокентий, тоже известный строгою жизнью.
Доселе жители Ростова помнят обоих старцев и верят в их молитвы.
ПУСТЫННИК ВАСИЛИСК
'Дух дышет, идже хощет'. Благодать Божия вселяется в безвестных людей, озаряет умы непросвещенные знанием, 'Божественное желание' охватывает душу деревенского мальчика какого-нибудь глухого угла, и ведет его далеко-далеко по пути благочестия. К таким избранникам принадлежит пустынножитель Василиск, жизнь которого представляет собою много замечательного, чрезвычайного. Интересная сама по себе, она, кроме того, показывает, как глубоки всегда были духовные стремления в русском крестьянстве.
Смирение, происшедшее от тяжелых жизненных испытаний и от лишений, перенесенных вследствие нищеты в детском возрасте, были отличительными свойствами этого подвижника.
Василиск, в миру Василий, происходил из экономических крестьян Тверской губернии, Калязинского уезда, деревни Иваниш. Отца его звали Гавриилом. Он был высокий, здоровый, работящий и набожный мужик. Работая дружно с женой Стефанидой, они накопили целый кувшин серебра, и жили в довольстве, уважаемые соседями. Детей своих воспитывали они в страхе Божием; приучали их сносить обиды и отнюдь не ссориться, запрещали им браниться и наказывали их за брань. Один был недостаток у этих добрых крестьян: слишком надялись они на свои деньги и считали несомненным, что проведут с детьми старость в довольстве.
Но Господь часто посылает избранникам своим бедность, так как жить в скорби и нищете полезнее, чем в богатстве и отраде. Господь часто отымает богатство у тех, о которых Он знает, что они могут быть преданными Ему служителями, и Он освобождает их ум и сердце от суетных попечений, чтоб, подобно Марии, они могли всею душою оставаться у ног Христовых, внимая Его закону.
Итак, Господь попустил, чтоб воры украли те самые сбережения, которые составляли как бы идол для Гавриила и Стефаниды. Чрез то и сами они должны были прибегать чаще к Богу, а дети их должны были привыкнуть к нищете, научиться все покорно переносить и привыкнуть к смирению, уповая на единого Бога.
Вскоре после того Стефанида умерла, и Гаврила остался с тремя малолетними детьми. По необходимости иметь в доме хозяйку, он женился второй раз, и жил в скудости, дойдя, наконец, до нищеты, когда наступила старость и с нею невозможность трудиться. Он стал тогда просить милостыню; старшего сына отдал в люди на прокормление, другого посылал по миру; Василий же по малолетству оставался дома. Часто бывал он один, и тогда с громким плачем призывал отца или мачеху, которая берегла его не менее родной матери. Они были так бедны, что у них и соли не бывало достаточно, и они смешивали ее с мукою, когда маленький Василий просил посыпать себе хлеб солью. Несколько подросши, он стал тоже ходить просить милостыню и, если кто подавал денежку или копейку, радовался, что есть, на что купить калачик. Приходя к лавку, он не смел просить купца, а, стоя, одним просящим терпеливым взором выражал свою просьбу. Кто давал ему денежку или полушку, за того он весь день мысленно молил Бога и, купив калач, считал тот день торжественным праздником. Однажды у купца разбился горшок с медом, и он отбросил к маленькому Василию покрытые медом черепки. А тот стал обсасывать их и в радости благодарил Бога, что узнал вкус меда.
Еще в этих малых годах он часто размышлял о небе, и ему хотелось взлететь туда. Видя на образах ангелов, изображенных с крыльями, он думал, что и сам может летать на крыльях. Он брал в обе руки крылья и много длинных перьев, влезал на пригорки и думал с них лететь… Это ему, конечно, не удавалось, и мало-помалу стал он понимать, что человеку крылья нужны не из перьев; а взлетит к небу тот, кто Богу угодит и возлюбит Его от всей души.
