Пощечина общественному вкусу

Молва. Конечно! Неужели я останусь сидеть как глупенькая, когда все подходили и насыпали ему жемчуг в руку.

Гордята. Но ведь это твоей прабабушки.

Молва. Ну так что ж, что прабабушки. (Смеясь.) Зато я внучка.

Князь-Солнце. Ну и ну!

Молва. Мы все думали, что это был просто человек, и не могли понять, зачем его судили. Так как юноши объединились в общем замысле убить его тайно, во время сна, то его охраняет отряд медью облаченных подруг, и он заснул со своим подсолнечником, окруженный неспящими с блестящими при луне латами и шлемами. Его невозможно найти, так как он скрылся, окруженный девичьей ратью в Священной Роще на бесовых холмищах. И то место со всех сторон окружено деревьями.

Княжич Шум. Вот я пойду и скажу это.

Молва. Это будет подлость, и ты будешь сыщик. (Продолжая рассказывать.) Засыпая, он почему-то велел завязать себе глаза. Почему-то рассказывают, что в 12 часов он проснется и пойдет с подсолнечником в руке, с завязанными глазами, по лунной тропе.

Гордята. А как он одет?

Молва. Во-первых, он не расстается со своей дудкой, которую он срезал из тростника, которому молится. Затем в белую рубашку и белые портки, белые онучи и лапти. За поясом у него свирель и гребень и ножик для срезания луков, из которых он учил нас стрелять.

Вообще он нисколько не походит на бога; это просто очень, очень милый молодой человек.

Старый князь. Молодчик.

Мать Гордята. Оладьи с сушеными грушами покушай — проголодалась, набегалась.

Молва. Нет, я уж больше не хочу; меня, кажется кто-то зовет.

Гордята. Смотри, опять не уйди с ним на Священную Гору.

Молва (уходя). Было бы странным…

Горничная. А княжна ведь ушла! Да! Приказали мне принести сулею вишневого варенья да платочек потеплее и объявили, что изволят угостить своего бога вареньем. И еще взяли свою вышивку, чтобы не было скучно сидеть, если назначат часовым.

Гордята (подымаясь). Я же говорила! Я же говорила!

Княжич. Однако это я не знаю, что такое. (Ходит по комнате.) Ходит по ночам! Эти вольности доведут я не знаю до чего. Какой-то бродяга. Я пойду и убью его.

Князь-Солнце. Ну, не так-то скоро. Однако нужно принять меры (одевается и уходит).

Третье

Светелка, наполненная по большей части безусыми вооруженными юношами.

Один с приподнятой смешно губой и устремленными поверх слушателей глазами:

Вот что, этому нужно положить конец! Вам известно, что бродяга, отрок, ничем решительно не выдающийся, ничем не отличающийся, завладел, или, вернее, похитил, сердца всех прекрасных барышень столицы. Мне достоверно передавали, что там ничего предосудительного не происходит — они просто собираются и проводят время вместе, как если бы у них отняли половину их лет. Но что их ожидает в будущем! Что с честью их и их семей! Да, мы должны их убить. Его участь решена не нами. Мы только исполнители. Его не следует порочить. Но и не следует щадить. Он должен пасть. Но, говорят, там есть отряд вооруженных девушек. Как с ними поступить? Нет никакого сомнения, что они станут защищать своего любимца. Я предлагаю поднять меч и на них, но пусть, кто не убьет его, упадет грудью сам на меч. Я кончил. Несогласных с моим предложением прошу поднять руку. Раз… два… При одном воздержавшемся, семь за, два против. Угодно собранию…

Остальные. Мы согласны.

Княжич Шум. Я пришел к вам. Я знаю, где он. Он в Священной Роще. Мне сказала об этом сестра.

Председательствующий. Я поздравляю вас с сообщительностью, которая привела вас сюда, и предлагаю собранию вернуться к порядку дня.

Вошедший. В чем цель вашего собрания?

Председательствующий. Мы решили переселиться в души наших предков. Для этого мы перешли в прошлое на 11 веков. Но пришел он и смутил наш покой. Мы обсуждаем способы, опираясь на меч, восстановить покой.

Четвертое

Высокая роща священных дубов. На сучках некоторых кумирообразные изображения богов. На холме спит Девий-бог, окруженный бодрствующими девушками в латах.

Княжна Молва. Вот и я. Я принесла вам вишневого варенья, а сама закуталась в теплый платок. Хотите?

Одна. Благодарствуем.

Молва. Когда проснется учитель, я угощу его вареньем.

Одна (приподымая голову). Он спит еще. Как хорошо светятся на горе наши жемчуга, сорванные нами с себя, — словно светляки на холме. Но (прикладывая палец к губам) тише. Он подымает голову. У него на глазах повязка. Он идет, спускаясь к нам с холма, и держит в руках свой подсолнечник. Нет, он направляется в лес, куда ему повелевает идти падающая с неба полоса света. Идемте быстрее за ним. (Блестя латами, девушки всходят на холм, чтоб идти за ним.)

1-я латница. Он идет и точно спит.

2-я латница. Он идет держа руку, точно его ведет за нее чья-то большая рука.

3-я латница. Он проходит между деревьев, посвященных Леуне.

2-я латница. Идемте же быстрее, так как его может ожидать опасность.

1-я латница. Кто это между нами? Она появилась вдруг там, где она сейчас, ниоткуда не приходя. Смотрите, смотрите, я через нее прохожу, и она возникает тотчас за мной. В руке ее копье, а на стане легкий плащ.

2-я латница. И я тоже. Я пересекла ее копье, и оно тотчас же сомкнулось за мной.

3-я латница. Я свободно прохожу через нее, но смотрите, не держит ли она на привязи двух гончих, двух быстрых собак.

Все. Да, держит.

3-я латница. Но всмотритесь, не возникают ли на его голове рога и не бежит ли он, преследуемый бегом оленя.

Всe. Да, он бежит как преследуемый, и над ним рога. Да мы видим, он — гонимый олень.

Нет, это нам показалось, потому что он снова идет держа в руке золотой цветок, как всегда, как всегда — тот.

Девии-бог. О, девушки, вы собрались вокруг меня, как цветы вокруг ручья, который им звенит, но холоден; теперь же я иду к той, к которой я цветок, поворачивающий к ней голову, как к ночной Леуне.

Некоторые латницы. Он поет! Да! К нам холодный, он идет к той, которая будет холодна к нему- О, бездушная Воля! О, попирающая людские души Судьба! Мы разбросали свои жемчуга, сравнив ночной холм в блеске с звездным небом. Мы истребили свои души в богослужении ему, он же остался холоден и идет к той, которая будет холодна к нему и перед которой бросает свои слова и чувства как снятый с шеи жемчуг.

О, несправедливая, злая Судьба. О, бедные, бедные мы. Не оставить ли нам его? Не пойти ли к нашим близким, братьям и сестрам, оплакивающим нас, сидя у вечернего огня. Нет, потому что и горе наше — сладчайший мед, который мы когда-нибудь пили, и несправедливо оставить его одного в темной роще с