— Какая мокруха? — вопросил Гвоздь. — На нем ни кровинки…
— На лице — да, — язвительно хохотнул Пузырь. — Но на брюхе, точнее, на трупе…
— Заглохните! — рявкнул Нос; поиграл желваками, затравленно стреляя глазами по прохожим, и обронил: — Чего у него в карманах?..
— Пятерка всего, — скривился Пузырь.
— Топаем к магазину — черпак возьмем!
— Чево? — удивился Сергей. — На пятерку ты хочешь взять бутылку? Да еще просто так, без талона?
Все четверо враз ухмыльнулись, только каждый по-своему. И, как ни странно, это сразу же привело всю команду в душевное равновесие.
— Идем, идем, салажок, — широко улыбнулся Нос. — Хоть вспомнишь, как мы когда-то существовали…
Винный прилавок и впрямь был заставлен бутылками с этикетками всевозможных расцветок. Без труда заполучив бутылку водки и даже кое-какую сдачу, они прошли в следующий отдел, где на оставшиеся копейки купили внушительный прутик свиной колбасы и четвертушку белого хлеба. И уже не выходе из магазина, по рьяному настоянию Сергея, они приобрели местную газету, хотя Гвоздь яростно сопротивлялся этому — как заядлый курильщик он требовал истратить последний медяк на пачку махорки.
И сейчас, топая по тротуару, чуть в стороне от Сергея, он бросал на него колкие, испепеляющие взгляды, беспрерывно что-то сердито бормоча себе под нос.
Но Сергей не обращал на него никакого внимания. Он просто не видел этого, ибо тут же, возле киоска, быстро развернул газету и жадно впился, ее текст. И эта небольшая, простенькая газета так поразила его, до такой степени, что парень, казалось, ничего не замечал вокруг себя, забыв даже о том, что каких-то полчаса назад был соучастником какого-то странного, но, по его искреннему убеждению, нехорошего и, больше того, — мерзкого поступка. А апогеем этого ошеломления была дата, указанная на газете. Год и месяц совпадали со временем его мира. Оказывается, он был не в прошлом! Сытом! Довольном! Сонливом! Нет — он был в настоящем, но
— так похожем на время ЕГО прошлого! Как будто оно по мановению какой-то волшебной палочки вдруг снова материализовалось на Земле. Но на его ли Земле? И почему у него так скверно и тоскливо на душе? Почему?!. Почему его не радует эта сытость, изобилие? Ведь это же время его юности? Время его первых дерзаний, порывов? Почему?!. И он вдруг снова вспомнил замертво рухнувшего на пол старика.
Кто он был?
Почему его убили?
Сергей со злостью швырнул газету под ноги, шагнул к Носу и неожиданно схватил его за грудки.
— Ты наконец скажешь, паршивый лагерник, что все это значит?!.
Но тот, на удивление всем, не взорвался, не разразился отборной руганью, нет — лишь чуточку изменился в лице. И спокойно выдержав ненавистный, кричащий болью и отчаянием взгляд своего бывшего сокамерника, легонько отстранил его руки и выдохнул еле слышно:
— Я же сказал, не знаю, ничего не знаю… Пойдем, люди пялятся…
— Но меня-то… меня-то зачем втянули в это дерьмо?! — лицо парня вдруг перекосилось, глаза заблестели, ресницы засеменили — и он заплакал, уткнувшись в грудь своего товарища по несчастью.
Две рюмки водки сладко растеклись по ноющему от усталости телу, голова приятно закружилась, и Сергей, наверное, впервые за последние несколько дней наконец обрел душевное равновесие. Он блаженно вытянул на диване ноги и прикрыл глаза. Товарищи расположились рядом: Нос на раскладушке. Пузырь с Гвоздем — на полу.
Комната наполнилась звенящей в ушах тишиной. Лишь изредка ее нарушал жалобный всхлип какого-нибудь из спящих. Но Сергей не спал. В его голове еще долго роились сжигающие душу вопросы, еще долго и мучительно теснились бесконечной грядой всевозможные мысли, догадки, предположения, еще долго тяжелым свинцовым туманом проплывали перед ним яркие образы каких-то странных говорящих чудовищ и еще долго чередовались бесконечной живописной вереницей вздымающиеся к облакам горы и разверзшиеся огненными вихрями бездонные ущелья. И все это стремительно проносилось через его уставший затуманенный алкоголем мозг вперемежку с перекошенным от испуга лицом старика-вахтера, которое то и дело неожиданно, превращалось то в расплывшуюся до невообразимых размеров физиономию Пузыря, то в худое изнеможенное лицо Гвоздя, то в седую кудластую голову Носа. И парень еще не знал, что это и есть теперь его настоящий сон — сон человека, принявшего впервые, почти осознанно, почти намеренно, на свою грешную душу одну из самых чудовищных в жизни нош, а именно — ношу соучастника убийства себе подобного существа. И он еще не знал, что в последующем, — после второго, третьего раза, — это происходит уже не так болезненно, не так мучительно. Ну, а после десятого — почти бесследно. Словно данное мероприятие было делом привычным, обыденным — как выпить стакан обжигающе холодной воды, затем спокойно передернуть плечами и тут же забыть, ничего внутри себя не задев и ничегошеньки там не оставив.
Он этого еще не знал, и поэтому так плохо спал — не так, как его товарищи.
Утро выдалось солнечное, яркое. С крыш капало — словно на дворе стоял не морозный для здешних мест февраль, а середина марта, когда весна обрушивается на эту землю сразу, налетом, и тотчас устанавливает здесь свои права и законы.
Сергей приподнялся на локте, посмотрел в окно. Ласковые, приветливые лучи восходящего солнца причудливо преломлялись на вспотевшем от сырости стекле и тут же превращались в беспокойных, шаловливых зайчиков, которые игриво перемещались по подоконнику, полу, стенам комнаты, наполняя душу новым светлым чувством и будоража ее до основания.
Однако это никак не задело Сергея. Вернее — задело, но лишь на мгновение, чуть-чуть, и владело им до тех пор, пока безжалостная реальность ни вторглась в его мозг, где враз обнажила всю его память. И первым, что вспомнил он, когда осознал, где находится, были события минувшего дня. Они сразу же вереницей пронеслись перед его мысленным взором и тотчас вытеснили из головы все посторонние мысли. И уж конечно места для сентиментальных восторгов по случаю вдруг наступившей весны, вернее, ее нетерпеливой предшественницы — там не оставалось.
Сергей тяжело вздохнул, неспеша поднялся, сел на диван, спустив голые ноги на пол, отрешенно опустил голову и уставился в одну точку.
— О чем размечтался, Серый? — послышался голос Носа. Он вышел из ванной и, вытирая свою снежно-белую волосатую грудь большим махровым полотенцем, ослепительно улыбнулся.
— Ты где взял это полотенце? — вдруг живо вскинул голову Сергей.
— В твоем шкафу. А чо?
— Да ничего, — он хмуро глянул на расплывшуюся физиономию предводителя, — просто я приготовил его на подарок племяннице. Кое-как достал. А ты без спросу…
— А чо спрашивать? Тут все общее, а значит — мое. — И хохотнул.
— Как это общее? — дернулся Сергей. — Тут мой дом!
— Ошибаешься, паря. Это — не твой дом.
— А чей же?
— А хрен его знает. — Он смачно высморкался в край полотенца, а затем добавил, ухмыляясь: — Вот сейчас откроется дверь — и войдет его хозяин. Чо будешь делать, а? — И уставил на Сергея соловелые глазки.
«Черт бы вас всех побрал! — с отчаянной злостью выругался про себя парень. — А ведь и правду говорит. Как-никак, а я нахожусь все же не в своем мире, а значит — и квартира не моя. И вещи. Все чужое. Все! А чье? Чье?!.» И ошалело замотал головой.
— Слушай, а где он?..
— Кто? — не понял Нос.
— Ну тот, кто живет здесь.
— Двойник, что ли твой?.. Так мы его, как говаривают наши славные господа-драконы, распылили… на муку. — И вновь дурашливо хохотнув, провел ладонью по горлу. Чтоб не путался под ногами!
— Убили?!
