артобстрелы, из-за чего я поседел висками и вынужден был провести неделю в клинике восстановления волос. Выйдя оттуда, я опубликовал «БЕШЕНСТВО ЗАКАТА», представлявший читателям нелегально добытые (три грамма снежного опиума, две азиатские транс-проститутки, встреча в туалете подземного клуба «Бункер») фотографии пыток Закатным своих собственных солдат. В страшном скандале он был вынужден продать дом, жену, почку и три кости, но в итоге выкрутился, даже сохранив свое воинское звание. Наша взаимная любовь неизменно вспыхивала ярким светом при каждой встрече. Я поворачиваю камеру на себя:
- Перед нами майор Закатный, один из характернейших типов отечественных военных. Майор, когда отменят призывное рабство? – Закатный строит в камеру рожу:
- Никакого призывного рабства нет, есть лишь священный долг перед Родиной, который обязан исполнить каждый взрослый мужчина…. – я поворачиваю камеру опять на себя:
- Напомним нашим зрителям, что майор обвинялся в пытках, издевательских и изнасилованиях солдат, но был оправдан после трехкратной замены присяжных и смерти главного судьи при невыясненных обстоятельствах.
- Это все не отменяет того, что я ярый патриот и честный солдат, участвовавший во множестве военных операций и многократно награжденный различными орденами!
- Говорят, вы любили вырезать контуры своих орденов на телах рядовых…
- Заткнись! – лицо майора перекашивается злобой, он плюет в камеру, разворачивается и уходит. Мой хохот несется ему вслед.
До завтра моя работа на базе окончена. Конечно, можно еще попытаться проникнуть в апартаменты Васильева и, скрытно распылив в воздухе модифицированный экстази, попытаться взять у него настоящее интервью, но я слишком устал после перелета. К тому же, в последний раз при распылении мои носовые фильтры отказали и меня поймали в чужом номере в совершенно невменяемом состоянии, выцарапывающем на столе список из самых гадких поступков в моей жизни. К счастью, меня нашли почти сразу, и я успел добраться только до пятилетнего возраста.
Под моросящим дождем я выхожу из ворот базы и машу рукой ожидающему меня грустному таксисту:
- В бар, куда может зайти человек в ботинках Гара.
Таксист ухмыляется:
- Здесь только бары для людей в болотных сапогах.
Я смотрю на небо, ловлю на запястье каплю воды, слизываю ее и делаю лицо Арлекина, у которого лезет геморрой:
- Тогда на твой вкус.
Мы подъезжаем к небольшому бару недалеко от «Джангллэнда». Побитая временем неоновая вывеска, треснувшее стекло в двери, странный кисловатый запах внутри и несколько посетителей самого затрапезного вида. Я не успеваю сделать и трех шагов внутрь, как меня окликают:
- Привет, Жорж! – машет мне рукой фигура, которую я поначалу принял за местного крестьянина, безнадежно пропивающего последние портки. Фигура оказывается Сэмом Эшли, корреспондентом совершенно отвратного «Курьера». Сэм курит папиросы, одевается на распродажах и плотно сидит на звездной пыли. Рядом с ним качается на стуле Анна Фриц, корреспондентка отвратного «Очевидца». Анна грызет ногти, одевается в стоках и жестко торчит на живительном порошке. Пара друзей-наркоманов, делающих ноги с передовой после первой же упавшей бомбы. В ином, более приличном месте, я бы сделал вид, что Полярные Псы отрезали мне уши, выкололи глаза и вырезали язык, после чего убежал бы за линию горизонта со сверхсветовой скоростью. Но в баре имени Безнадежности передо мной стоял простой и жестокий выбор: сделать вид, что не заметил и пить местную бормотуху или заметить и закинуться из их запасов. Я смял гримасу омерзения, глубоко вдохнул и сделал шаг вперед:
- Есть чо?
Лицо Сэма расплывается в приторной улыбке «конечно, мы с удовольствием поможем нашему старому другу». Меня передергивает, но Сэм тянется в карман за веществами, и я успокаиваюсь. И мы заказываем три порции виски. И мы растворяем в них порошок. И мы идем в засранный туалет с отвалившимися кафельными плитками и строим дороги из другого порошка на мятой жестяной полочке. И мы выходим из бара на промозглую улицу. И мы смеемся и улыбаемся друг другу, и ловим машину, и несемся на дикой скорости сквозь унылые улочки куда-то в ночь и джунгли, и опять смеемся, и я пытаюсь достать зубами свой локоть, а Сэм целует Анну в ухо. И мы раскладываем новые дороги, и небо начинает заворачиваться вокруг себя, и в машине расцветают цветы, и цветы превращаются в птиц, и птицы распадаются треугольниками, и треугольники собираются в неоновые ромбы, и машина останавливается, и я выпадаю в холодную придорожную грязь и барахтаюсь в ней в приступе дикого хохота под мелким моросящим дождем. Из машины доносятся звуки совокупления, и я ловлю языком переливающиеся ручейки воды, и говорю со своим вторым я, поселившимся в мясистом кусте, и куст отвечает мне «Спи!». И я засыпаю с улыбкой праведника.
Глава третья.
Я просыпаюсь глубоко за полдень, весь высохший и пропыленный. Сначала я открываю один глаз, потом второй, потом сразу оба, затем переворачиваюсь на спину и, сделав финальное усилие, сажусь в позу лотоса. В мои глаза резко ударяет солнце – дождь кончился, забрав с собой серость и мрачность. Все вокруг залито чистым солнечным светом, придающим дорожно-джунглиевому пейзажу призрачную веселость. Хочется пить. Я поднимаюсь на ноги и подхожу к машине. Все двери раскрыты нараспашку, водитель сидит за рулем и что-то невозмутимо читает на своем коммуникаторе. Увидев меня, он без слов протягивает бутылку воды и заговорщески тыкает пальцем в сторону заднего сидения. На заднем сидении разлегся арахнид, образованный полуголыми белесыми телами с едким запахом нарко-пота. Из самой гущи трогательно торчат полинялые чашечки бюстгальтера с заплатками. Что ж, примерно так по моим расчетам и должны размножаться сотрудники изданий с правительственным финансированием. Выпив воды, я достаю из сумки коммуникатор и сажусь прямо в придорожную пыль. Посылаю улыбку солнцу и создаю в рабочей директории файл «ЛОЖЬ ВАСИЛЬЕВА». Кручу головой из стороны в сторону, разминаю шею, сгибаю и разгибаю пальцы. Пишу первую строчку «Видели ли вы когда-нибудь хоть искорку правды в глазах чиновника?», поднимаю голову на небо и столбенею. По всему небосводу, от края до края к земле летят огненные стрелы. Пронзительно голубое небо, ласковое солнце и пылающие метеоры, несущиеся к земле. Один-два-три-четыре-пять, я сбиваюсь со счета, стрел становится все больше. Или это ядерная бомбардировка, или…
Трясущимися пальцами я набираю номер пресс-центра, трубку берет истеричный молодой офицер:
- Алло, это Жорж Дунаев, уровень аккредитации А. Что за херь летит по небу?
В ответ раздается не мужской голос, нет, в ответ я слышу пронзительный бабий визг:
- ЭТО НАШ ФЛОТ! ЭТО ВСЕ ТРИ НАШИХ ФЛОТА! ЭТО СБИТЫЕ КОРАБЛИ, ПАДАЮЩИЕ НА ЗЕМЛЮ!
Я потрясенно молчу. Я не знаю что сказать. Я сижу в пыли и смотрю метеоры, каждый из которых – обреченный боевой корабль, полный вопящих от ужаса людей. Большая часть из них сгорит заживо еще в атмосфере, оставшиеся разобьются при ударе о землю. Это настолько масштабно и настолько чудовищно, что в какой-то момент мой мозг пытается отключиться, лишь бы не занимать себя мыслью о метеорах.
