фортелем судьбы оказались в руках то ли ловкача, то ли дурачка из Варшавы.
Свет в холле гостиницы погас, и Юрек вдруг вспомнил про свои успехи у Агнешки. После столь насыщенного дня он решил устроить себе секс-вечер. «Волгу» он загнал в тупичок за гостиницей. Дальше все пошло неожиданно легко. Агнешка высунулась из дверей, тогда он резко рванул ручку на себя, обхватил ее за талию и губами всосался в открытую шею. Барахтание было недолгим, Агнешка обмякла почти сразу.
— Увидит кто-нибудь,— испуганно шепнула она. Юрек вздохнул с триумфальным облегчением.
Агнешка была ненасытна.
Когда же наконец оба они без сил распластались на широком диване ее дежурки, он решил, что момент упускать нельзя. Встал, зажег ночник, достал из кармана куртки две запечатанные колоды и положил их на столик прямо перед Агнешкой, лежавшей, закатив глаза в потолок.
— Продай их этому пижону. Ну, из Варшавы,— ласково произнес он.
— Да у меня в киоске еще карты есть,— томно пропела Агнешка, думая явно о другом.
— Ты можешь сделать это для меня?! Продай ему вот эти колоды.
Агнешка приподнялась и внимательно посмотрела на Юрека, отрезвев от бурных любовных упражнений.
— Чего-нибудь в этом роде я и ожидала. Так вот зачем я тебе нужна? Только за этим?
Юрек покачал головой:
— Не надо считать меня свиньей. Я этого не заслужил. Буду с тобой совершенно откровенным. Больше всего на свете я люблю две вещи. То, чем мы занимались, сейчас с тобой, и то, что я хочу сделать с этим пижоном. Таковы мои жизненные планы на ближайшее будущее.
Агнешка сверкнула глазами:
— На глупенького он не похож. Такой симпатичный мужчина... А какой элегантный...
— Да уж, конечно, не фраер. А как он раздел Коженя с Микуном — пальчики оближешь! Но это все до поры до времени, пока до меня не дошел. Смотри,— он достал из кармана еще одну, распечатанную колоду карт и разложим ее веером перед Агнешкой.— Смотри сама. Можешь хоть лупу взять, и, если что-нибудь заметишь, я сдаюсь.
Она механически перебирала карты, но думала явно о чем-то своем.
— Втянешь ты меня в это дело. Я ведь могу работу потерять.
—Ты с ума сошла! При чем здесь ты?! Я все беру на себя. Ты только продашь две совершенно новые, запечатанные колоды. Договорились?
— Хорошо,— согласилась Агнешка.— Сделаю. А теперь иди. Скоро совсем светло будет.
Юрек вернулся домой, но, несмотря на усталость, долго не мог заснуть. Он перебрал все доступные ему варианты, как усадить столичную штучку за столик для игры. Но так ничего и не придумал...
Он проспал до десяти утра. Без четверти двенадцать приехал на площадь, поставил машину, выключил мотор и стал ждать. Совершенно бессознательно, интуитивно он выбрал, вероятно, лучший из всех возможных вариантов: положиться на судьбу.
Часы на костеле пробили двенадцать, и тут на лестнице гостиницы появился этот самый франт- элегант. Юрек потянулся, разгоняя остатки сна, достал из «бардачка» колоду карт и стал тасовать, упражняя руку. В голове была абсолютная пустота, но сердцем он чувствовал, что сейчас что-то должно произойти.
Спускаясь по лестнице, Петр остановился и повернул лицо к солнцу. Наслаждаясь бесплатной лаской, он вспомнил, что испытывал прежде, вступая в новое дело. Еще десять лет назад под маской полнейшего равнодушия он где-то там внутри ощущал прилив божественного тепла. Сейчас он вслушивался в себя, ища это тепло, и не находил. Им владело только одно, неиспытанное и неведомое прежде чувство — ненависть. Тепло было только внешним, ощущаемым лишь подставленной солнцу щекой.
Он надел шляпу, и спустился. Парень выскочил из машины, перекинул обе руки через дверцу и, тасуя карты, с плутовской улыбкой спросил:
— Может, подвезти?
Петр Грынич добродушно хмыкнул. Сейчас он выглядел человеком, не способным отказать никому.
— Ну хорошо,— в его тоне мелькнула необидная снисходительность.— Приходите в мой номер через час.
Юрек не мог поверить своему счастью и что-то залепетал.
— Спокойней. Жду вас через час.
Юрек с сияющим лицом предложил:
— Так я куплю карты. В гостинице в киоске как раз есть.
— Не беспокойтесь, я сам куплю,— мягко парировал Грынич.
Юрек щелкнул пальцами:
— Тогда полечу домой. За деньгами.
Петр Грынич тем временем направился в писчебумажный магазин, где купил пачку бумаги для пишущей машинки и обычную пластмассовую линейку, после чего прогулочным шагом миновал известную кондитерскую и вернулся в гостиницу. В своем номере он засучил рукава рубашки и принялся за работу.
Микун не понравился ему с первого же взгляда. Таких самодовольных, маленьких, толстеньких и богатеньких глистов он давил всю жизнь. Дом, соседствующий с владениями Микуна, его тоже разочаровал, и он решил его просто-напросто не покупать — зачем же по доброй воле жить там, где противно? «Как безнадежно выглядит пустое жилье, еще не ставшее ничьим домом», — философски отметил он про себя и вдруг услышал за спиной:
— Сколько вы хотите? — Кондитер не счел нужным соблюсти даже элементарные формы приличия.
— Сколько я хочу? — недоуменно переспросил Грынич.
— Да-да. Вот именно. Сколько?
Петр спокойно разглядывал налитое злобой лицо, по которому бегали живые и хищные мышиные глазки.
— Простите, не понимаю.
— Нечего тут из себя изображать! Я вас по-польски спрашиваю: сколько вы хотите?
Грынич наслаждался грубостью и невыдержанностью этой свиньи.
— Я, простите, ничего не хочу. Я приехал сюда купить этот дом, потому что был объявлен аукцион. Что я могу от вас хотеть?
Микун внимательно посмотрел ему в глаза и внезапно успокоился:
— Хорошо, хорошо. Сейчас объясню. Правление кооператива назначило за дом начальную цену триста двадцать тысяч. Во время аукциона она несколько поднимется. Я вам предлагаю двадцать «кусков», чтобы вы перестали этим интересоваться.
Петр пожал плечами:
— Мне не нужны ваши деньги. Я приехал купить дом. Я еще подумаю, но если он мне понравится и я решусь, то буду на равных со всеми правах участвовать в аукционе,— он произнес это и простодушно и убедительно.
Микун вздохнул как человек, которому приходится разжевывать и объяснять какие-то очевидные вещи.
— Давайте начистоту. Этот дом покупаю я. Я его покупаю для своей дочери. Вы здесь человек посторонний, и шансов у вас никаких. Теперь понятно?
Грынич недоуменно покрутил головой, показывая, что он не вполне понимает собеседника.
Микун тихо чертыхнулся, достал из кармана пачку денег, отсчитал двадцать бумажек, зло покосился на Грынича и добавил еще пять, после чего резким движением засунул их в карман его пиджака.
— И завтра вы мне мешать не будете,— добавил он.
Совершенно ошеломленный вульгарным жестом кондитера, Грынич сделал шаг назад вынул из кармана деньги и посмотрел на них с непередаваемой грустью.
