— Ну, — расхохотался я, — тебе то они как дорогу перешли, что ты о них заговорил.
— Не, ну как, вон их это, хотят узаконить типа, не слышал что ли?
Я слыхал, краем уха, про эти дела. Суть была в том, что в нашем обществе во главу угла и управления было поставлено всеобщее цеховое устройство. Цеха, объединявшие людей по принадлежности к профессии и отрасли либо сами выбирали выборных в Вече, либо, при незначительности Цеха, объединялись в Концы по нескольку цехов и двигали выборных уже от Концов. Вече, в свою очередь, назначало правительство и от того, насколько сильные личности представляли в Вече Цеха и Концы зависело, насколько серьезно министерства будут продвигать цеховые интересы.
По началу подобная цеховая система позволила уберечь государство от стремительного посткоммунистического развала. Вместо того, чтобы делится по национальному признаку, страна разделилась по признаку профессиональному, а это уже совсем другие интересы. У профессиональных сообществ цель одна — выгода и во благо этой выгоде они и стали действовать. Страна была спасена, но архаика цеховых обществ мешала ей развиваться дальше. Люди хотели больше свободы, но Цеховые уставы ее сдерживали.
Цеха, через своих представителей, приспособились ушло манипулировать политической системой, научились ловко присваивать излишки, делиться с кем надо и эксплуатировать ресурсы. Бандиты тоже влились в цеха, встроившись, где как посредники, где как поставщики, где как потребители в цепочки производственных отношений. Но современный глобальный рынок требовал отмены всей этой архаики. Реформы назрели.
Об этом много говорилось, это дело обсуждалось, обросло обширной полемикой. Размножились и разрослись различные, ни на что не влияющие общественные организации. Политизация, что называется, зашкалила. Под всю эту говорильню удалось вытрясти у Запада много денег, когда в виде грантов, когда в виде кредитов, когда в виде инвестиций. Деньги были попилены, поделены и припрятаны. Хотелось еще, тем более что ничто так не развращает, как дармовые деньги. Любой, кто выигрывал в лотерею хоть сто рублей вам это подтвердит.
Запад, подумав, подкинул ещё. Потом ещё. Выждав, для приличия, два срока, наконец понял, что его водят за нос и стал требовать уплаты долга. Как ни сладко было жить на халяву, но приходилось идти на уступки. Что ж, решили наши изворотливые умы, вы хотите реформ, вы хотите изменений общества, вы хотите переустройств и обширных демократий — сделаем.
Был придуман великолепный план, по которому главный выборный орган страны, Вече, будет реформирован. Что место в нем получат не только цеховые представители, все как один, будь то сталевары или художники, но выразители профессиональных интересов, но и представители общественных организаций, то есть выразители прихотей и придурей. А чем это не демократия?
Опять началась бурная и долгая полемика, обсуждалось, кто, от каких организаций, как, в каком порядке будет избираться. Цеха противились, видя в этом угрозу своим привилегиям, но процесс, что называется, уже пошёл.
Первыми сориентировались бандиты. Они и так уже были ловко встроены в цеха и получали свою как они её оригинально переназвали из библейской малой толики «долю малую». Теперь же они стремились подмять под себя и нарождавшийся ресурс. Итак, первыми общественными организациями стали ведать бандиты. Силовики в противовес им тоже насоздавали фондов, организаций локальных ветеранов и стали отжимать с едва нарождавшегося общественного поля всех остальных — дурковатых идеалистов—диссидентов, увлеченцев, националистов и прочих филателистов — автолюбителей. Две могучие силы зачищали себе место на свежей поляне, готовясь к схватке.
И вдруг возникла третья сила. Педерасты или, как их политкорректно нужно называть, секс меньшинства. Извращенцы существовали всегда, всю историю человечества и ни один режим их не мог искоренить. Другое дело, что они сидели и не рыпались, но то были времена суровых нравов, суровых действий и решительных мужчин. В те времена если и дозволялось кому попискивать, то только из глубины самых узких щелей. И этого писка никто не слышал в маршевом грохоте строевого шага.
В нынешние же, бабские времена, невозможное вдруг стало возможным. И всякая нежить, всякое ряженое в хохлому бакланьё, вся шушера и шелупонь вдруг полезла изо всех щелей, по базарному, по бабски, по хамски заявляя о своих мифических правах, достоинствах и свободах.
Конечно две уже вступившие на партер и вставшие в стойку силы затоптали бы этот балаган, но он неожиданно понравился спонсору реформ — Западу. Прогнивший с ног до головы, дорогим парфюмом глушащий сифилитическое свое дыхание, слепящим блеском бриллиантов и страз прикрывающим нерубцующиеся уже язвы похоти, богатенький Запад разглядел в этом пошлом цирке истинную демократию. И, отслюнявливая очередной транш, намекнул «туррной рюсски иффан» — что половая свобода это ни в коем роде не распущенность и попрание морали, а наоборот, «ощщень карашё» для готовящихся демократических перемен.
Так для пидарасов была выделена, в ряду других общественных организаций, квота для избрания в Вече. Нечисти была отведена щель посуше, пошире, попросторнее, с хорошими запасами свежего воздуха. Отныне, вместо того, чтобы дышать затхлой плесенью сырых узилищ изгоев, они сами получили право хоть и не сильно, но вонять. И теперь собирались это дело отпраздновать.
Сам Олег со мной не заговаривал, да я и не имел такого желания. Для моего репортажа этот деятель не мог сказать ничего существенного ибо по всему был не очень важным лицом. Я молча поспешал за ним и не заметил как мы пришли.
Акционеры располагались на крыше реконструируемого торгового центра. Точнее областного универмага постройки полувековой давности. Но новые времена принесли новые названия и теперь на этом полуразрушенном бастионе, местами ободранном от штукатурки как липка от коры уже укоренились огромные неоновые буквы вывески «Торговый центр». Пять этажей, стены с колоннам и вычурной лепниной. Сейчас от постройки того времени остался лишь фасад, выходящий на площадь. Все остальное было снесено и вместо него, за счет дополнительно порушенных во дворе построек детского сада и пожарной части была возведена огромная бетонная коробка современного торгового заведения — поражающая своими размерами огромная и пока пустая утроба.
Поднимаясь по ней на крышу я глядел на неотделанные шершавые стены, валяющиеся по углам обрывки каких—то кабелей, наспех, временно привешенные к потолку, еще не закрепленные как надо огромные короба вентиляции и чувствовал себя ничтожным микробом в пустом и голодном брюхе невиданного зверя, живущего в невероятных размеров зоопарке. Зверя, давно уже прирученного и смирившегося со своей участью. Он лежал на боку и ожидал кормежки. И скоро, очень скоро, с открытием, закипит, забурлит, зачавкает в его утробе пищеварительный процесс под названием торговля и товарооборот. И из пасти будут бесконечно срыгиваться довольные покупатели. Когда нибудь срыгнусь и я, мне как раз диван нужен.
Сегодня, из—за шествия, стройка не работала. Милиция, подстраховавшись, согнала и вывезла отсюда всех строителей и стройка стояла пустая, огороженная забором, прикрытая от глаз строительными
