Она зажмурилась и слепо шла до перекрестка. Что за одеколон выпускают для мужчин – гвоздика на спирту. Так же противен, как запах водки.
– Сегодня вы проводите меня до самого дома.
Храмин неожиданно вздохнул:
– А вы законного супруга не боитесь?
– Господи, какая пошлость... Законный супруг.
– Почему же пошлость?
– Женой можно быть только по любви, а любовь – это не закон.
– А вы, я вижу, в любви разбираетесь. – зарадовался он.
– Я не в той разбираюсь, какую вы имеете в виду.
– Вы знаете, какую любовь я имею в виду?
Лида хотела сказать, что она, эта любовь, написана у него на лице, но он сказал сам:
– Впрочем, не скрываю, что я поклонник Фрейда.
– А я поклонница Блока.
Храмин не ответил и вдруг пошел как-то сосредоточенно, будто вспомнил о чем-то важном. Например, об ученом совете или о своей незаконченной диссертации.
– Ваш супруг... то есть муж не рассказывал об убийстве на почве ревности? Весь город говорит.
– Рассказывал, – радостно соврала Лида.
– Смешная история, – закашлялся Храмин.
– А он ревнив, мой супруг. Он еще и псих, мой супруг. И у него есть пистолет, как у любого следователя.
Она чуть прижалась к его руке, побаиваясь этого супруга.
– Разве можно с таким жить?
– А что делать...
– Развестись.
Лиде вдруг показалось, что ей никак нельзя смотреть на газетный ларек, который она задевала лишь краем взгляда. Туда падало закатное солнце, и там опаляющим блеском горела ее судьба. Она закрыла глаза, повернула голову к ларьку и все-таки глянула, как в омут...
У ларька стоял Рябинин и воспаленными очками смотрел на них.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Опишу день по порядку: что делал, кого вызывал, как допрашивал, о чем думал. Начну с допроса гражданина Оселедко...
И все-таки этого не может быть! Мое зрение приобрело какое-то адское преломление, и я вижу то, что мне лишь кажется. Ведь не может же она... Мерзну, я все время мерзну – даже на солнце.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Каждый из нас, из человеков, старается бежать быстрее другого. Чтобы, значит, обогнать. Чтобы, значит, занять первое место. Как пишут в газетах – быть в первых рядах. Я не осуждаю, я даже приветствую, потому что и сама бегу. Есть, правда, люди, которые не бегут, а тихонько дудят в свою дуду, поджидая пенсии. Я сквозь них смотрю, как сквозь полиэтиленовую пленку.
Но что значит быть первым? Понятие относительное. Например, фигурист занял первое место. А те, которые заняли второе, третье, четвертое, хуже, что ли? Да нет, не хуже, а у них по-другому. Они другие. Назовите мне лучшего писателя, артиста, ученого, в конце концов, лучшего человека. Нет таких. Дело в стилях, а стили у всех разные. Все могут быть первыми на своей стезе. Вот я и решила быть первой на такой стезе, на которую другие не ступают.
Пространство измеряется длиной, шириной и еще чем-то. Глубиной... Нет, высотой. Говорят, есть четвертое измерение. Интересно, какое же? Где бы это узнать? Сейчас бы, иначе у него зайдется от нетерпения сердце...
Перед ним кто-то стоял. Какая глупость – это же не кто-то, это же Мария Федоровна Демидова.
– Сергей, что случилось?
– У меня? – удивился Рябинин, – он слышал, как он удивился.
– На тебе лица нет.
– Я потерял четвертной, – пошутил он, – он слышал, как пошутил.
– Расскажи, легче же будет.
– Легче не будет.
Он посмотрел на Демидову. Она почему-то испугалась:
– Ухожу, ухожу...
Длина кабинета три метра. И ширина три метра. Тогда был бы квадрат, а кабинет прямоугольный. Наверное, за счет глубины, то есть высоты. Но высота тоже три метра. Значит, куб. Он сидит в кубе. Нет, комната вытянута. Говорят, есть кривизна пространства...
А это помощник прокурора Базалова. Куда же делась Мария Федоровна? Исчезла. Ну конечно, кривизна пространства. По ней, по кривизне, и пропала, как уехала с горки.
– Сергей, тебе помощь нужна?
– Нужна, – пошутил Рябинин, – он слышал, как пошутил.
– Так скажи.
– Ремонт нужно делать в квартире.
– Ну, коли шутишь, то выживешь.
Он вроде бы хотел возразить, что есть люди, которые с шуткой и умирают. Но ее уже не было. Кривизна пространства. Длина три метра и ширина три метра, а кабинетик вытянут. Все искривилось. Вот только Юрий Артемьевич...
Прокурор, солидный человек, не воспользовался кривизной пространства, а вошел через дверь. И уже сидит перед ним. Неужели надолго? Ага, закуривает. Дымок скособочился и потянулся не к потолку, а в угол. Кривизна пространства. Все в мире окривело.
– Может быть, вам пойти домой?
– Почему? Разве я окривел? – пошутил Рябинин, – он слышал, как он пошутил.
Юрий Артемьевич странно теребил сигарету, мешая дыму идти по своей кривизне.
– Зря вы, Сергей Георгиевич, не доверяетесь людям. Смотришь, и полегчало бы...
Интересно, как он уйдет? Незаметно, через пространство, или в дверь? Нужно не прозевать, нужно не спускать с него глаз.
– Знаете, какое прочел объявление на столбе? Продается портативная газовая плита с болонками, – пошутил Рябинин, прислушиваясь к своей шутке.
Прокурор ее не воспринял. Не улетел ли и юмор по какой-нибудь кривизне? Нужно еще пошутить. Как там сказала Базалова?.. Кто шутит, тот не скоро помрет.
– По радио слышал такое объявление... 'В связи с днем здоровья передаем концерт по заявкам здоровых людей'.
– Сергей Георгиевич, вы меня беспокоите.
– Из-за топорных шуток?
– Я вас как-то не узнаю. Другое лицо, другие разговоры...
Если ширину умножить на длину, то будет площадь. А если еще и на высоту, то получится кубатура. Кривизна пространства... А кривизна кубатуры? Бывает, если покосятся стены. Как хорошо, что существует пространство. Есть куда смотреть в пространство. Но в нем растерянное, даже обиженное лицо Беспалова.
– Другие разговоры... Я могу и прежние. Вы утверждаете, что смысл жизни в труде. А если у человека боль, физическая или душевная, то поможет ему труд?
– Он же не на все случаи жизни.
– А вот то, ради чего мы живем, должно быть на все случаи жизни. Оно должно исцелять, потому что мы ради него живем, – сказал Рябинин тихо и страстно, смотря мимо Беспалова, в пространство, которого, казалось, в этой комнате много, как в небе.
И в этом пространстве возникла женщина.
– К следователю Рябинину...
Юрий Артемьевич ушел, не докурив сигареты и не сбросив с лица обиженной растерянности.
– Вы ко мне? – удивился Рябинин.
