концов, можно подавиться куском.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. В молодости я возмущалась, что нет истинного равенства полов. Женщине нельзя ухаживать за мужчиной, нельзя первой объясниться в любви, нельзя сделать предложение, нельзя употребить крепкого слова, нельзя выпить лишнюю рюмку, нельзя работать забойщиком в шахте... Вы меня видели. Уступлю я мужчине? Вот только в шахту я не полезу, но не потому, что не смогу, а потому, что не хочу.
Как всегда, несколько человек пересекли улицу под красный свет. Молодую и миловидную женщину, перебежавшую последней, инспектор укорил:
– А еще в шляпке!
– Все бегут, – осветила она лицо двумя симпатичными ямочками.
– Слыхали, какое вчера произошло дорожное происшествие? – спросил инспектор приноравливаясь к ее шагу.
– Нет. – Она удивленно посмотрела на неожиданного попутчика.
– Хоккеист столкнулся с автобусом.
– И что?
– Автобус с тяжелыми повреждениями отправили в ремонт.
Она вновь заиграла ямочками, но тут же спохватилась:
– А почему вы со мной идете?
– Разумеется, из-за ваших ямочек.
– Вам не кажется, что вы слегка нахальны?
– Нет, я слегка инспектор уголовного розыска.
– И хотите меня оштрафовать за переход? – предположила она.
– Нет, хочу поговорить.
– А удостоверение?
Она еще раз его осмотрела, уже внимательно и с интересом, и еще раз убедилась, что это не инспектор: высокий, в замшевой куртке, в красном банлоне и коричневых искристых брюках. Хочет познакомиться, может быть, из-за тех же ямочек да импортной шляпки.
– Обычно, Нина Алексеевна, мне верят без удостоверения.
– Она стала как вкопанная, сразу поверив, что перед ней работник уголовного розыска.
– Что-нибудь случилось?
– Ровным счетом ничего.
Повестками он старался не вызывать, чтобы люди не пугались. Старался не ходить к ним на работу и никого там не полошить. Без нужды не беседовал в квартирах. Встречался вот так, как сегодня, на уличном перекрестке. Где-нибудь в скверике, у кинотеатра, в столовой, случайно, между прочим, с шуточкой, потому что все эти люди к преступлениям не имели никакого отношения. И все-таки они настораживались, как вот эта Нина Алексеевна с ямочками. Настораживались, боясь дурной вести, – ведь милиция не только первой узнает о преступлениях, но и первой сообщает о потерпевших.
– Мне даже стало не по себе...
– Всего один вопрос.
Инспектор подумал, что однажды – точнее, после дождичка в четверг – он кому-нибудь объясниться в любви. Хорошо бы вот такой же, с ямочками. Впрочем, можно и другой. И неужели та, другая, тоже испугается?
– Нина Алексеевна, вы недавно брали деньги с книжки...
– Это же наши с мужем трудовые.
Она улыбнулась, но симпатичных ямочек не вышло, словно их замазали. Инспектор удивленно примолк. Вот и объяснись в любви после дождичка в четверг. У невесты ямочки будут, а у жены пропадут. Неужели все девичьи ямочки слизывает вопрос о деньгах?
– Я не сомневаюсь. Меня интересует другое. Пойдемте, что же мы стоим...
Они пошли, как мирная парочка.
– Нина Алексеевна, вы были в ювелирном магазине?
– Да.
– Число помните?
– Ну нет...
– Что-нибудь купили?
– Аметистовые бусы.
– И у вас не оказалось с собой денег, и вы ходили за ними в сберкассу?
– А откуда вы знаете?
– Сидел под прилавком.
К инспектору прилила та нервная сила, которая рождалась сама от проблесков удачи. И тогда он, Петельников, как бы выпадал из самого себя, потому что начинала вести эта нервная сила.
– Покупателей было много? – спросил он, видимо, слегка напряженнее, потому что она глянула сбоку.
– Не очень.
– А в отделе бриллиантов?
– Всего одна женщина.
Если бы пойти быстрее, то скорость слегка бы угомонила эту нетерпеливую чертову силу. Но ведь с женщиной не пойдешь.
– Почему вы это запомнили?
– Она была одна, мерила перстень с бриллиантом...
– И?.. – спросил он, потому что Нина Алексеевна как-то не кончила фразы.
– Меня удивило, что у нее на пальце уже есть точно такой же перстень.
– Вот как? – вырвалось у инспектора.
Вот так. Все предусмотрено. Ее даже нельзя было бы взять на месте: мол, перепутала перстни. А он становится нервным, как Рябинин. Он становится каким-то эмоциональным, противным.
– Ну, а дальше?
– Потом она ушла, вроде бы не купила. А я побежала в кассу...
– Последний вопрос: узнаете эту женщину?
– Конечно. Такие запоминаются.
– Теперь просьба. Зайдите, пожалуйста, завтра в прокуратуру. – На листочке он написал адрес и номер кабинета Рябинина.
– И все? – спросила она с неожиданным разочарованием.
Петельников знал, почему спросила: потому что он сделался эмоциональным, противным.
– У меня есть одно предложение и один совет.
Она ждала их, советов и предложений, которыми, как ей казалось, этот инспектор был набит.
– Я уполномочен министром МВД СССР поцеловать вас в одну из ямочек.
– Очень мило, если учесть, что мы стоим под окнами моего дома.
– Тогда примите совет: научитесь улыбаться так, чтобы ваши бесподобные ямочки не пропадали.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Сегодня я весь день хулиганю. Позвонил Демидовой и спросил, почему курносые люди есть, а гусьносых нет. Базаловой сказал, что в продаже появилось детское мыло с начинкой, дабы ребенок, добираясь до начинки, чаще мылся. Петельникову послал через канцелярию РОВД официальное задание жениться к первому сентября сего года. В троллейбусе ввязался в разговор двух старушек, когда одна сказала, что организму необходимы белки, жиры и углеводы.
– И шкварки, – добавил я.
Во дворе удивился большой лохматой собаке. Ее хозяин меня вразумил:
– Это же колли!
– Знаете, очень похожа на васси.
У Штрауса есть вальс, кажется, с жизнелюбивым названием 'Вино, женщины и песни'. Так вот, я несу бутылку шампанского. Со мной будет женщина. И сейчас уложу в портфель пластинку с песнями
