ансамбля не то 'Самосады', не то 'Самопалы'.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Стала я врачом-эпидемиологом с высшим образованием, а со временем стала и солидной дамой.
Высшее образование... Разумеется, специальность я получила. А при чем тут образование? Если откровенно, то как была бабой, так бабой и осталась. С изыском, конечно...
Рябинина душила радость.
Что он болтает? Слова-то несовместимые... Хорошим не душат. Говорят, что радость распирает. Но вот его душила какой-то взвинченной силой. Интересно, кто первый сказал – злоба душит? И пошло, пошло... Злоба не душит. Она больше трогает разум, а тот умеет держать себя в руках – он взвешивает и рассчитывает. Радость же ложится на сердце, которое безрассудно колотится, захлестывая жаром и разум, и волю, и щеки.
Он вышел из парка, и другой запах, яблочный, перебил цветы и травы. На углу высился штабелек реечных ящиков, завихренный белыми стружками. Первые, ранние яблоки. Рябинин расстегнул портфель и купил их две весовые тарелки. Самое крупное, яркое, немытое, он проколол зубами со звонким хрустом. Под бордовой кожицей розовела мякоть – вкус ананаса...
Яблочный дух заполонил кабинет. Работать было невозможно. Он мешал, этот яблочный дух. От него тоже кружилась голова, как и в парке от политой земли, от цветов и от сквозного ветерка.
Без стука, по-мышиному – как пролез под дверью – появился комендант:
– В буфете имеется кура по два шестьдесят пять.
– А цыпа? – пошутил Рябинин.
– Цыпа была вчера.
– Если кура-цыпа, то уж тогда сардели и сосиси.
– Не завезли. А фрикадели будут к вечеру.
Комендант не улыбался. Только его короткий нос три раза дрогнул, уловив яблочный запах, бьющий из портфеля.
– Александр Иванович, есть вроде бы английская пословица... Съешь яблоко – и врач не нужен. Берите.
Комендант еще раз дрогнул носом и внушительно отказался:
– Яблоки противоречат моему организму.
Рябинин хотел узнать, каким это образом они противоречат, но Александр Иванович вдруг заявил:
– А он есть.
– Кто?
– Смысл жизни.
Рябинин невпопад улыбнулся, рискнул спугнуть страсть в этом, оказывается, впечатлительном человеке. За своими ремонтами и сметами, за побелками и шпатлевками комендант думал об их случайном разговоре на краю города у сурепного поля.
– И в чем же он? – спросил Рябинин.
– Есть смысл.
– В чем?
– Есть смысл, – упрямо повторил Александр Иванович.
– Я тоже считаю, что он есть. Но вот в чем?
– Есть и все.
Нет, комендант не думал – комендант верил. Это лучше неверия. Вера в смысл жизни, как в бога.
И промелькнуло, исчезая...
...Каждый верующий – не думающий. Каждый думающий – не верующий...
А комендант изрек, как приговор:
– Если бы не было у жизни смысла, то все бы повесились.
Хорошо, это называется доказательством от противного. Все бы повесились... Но ведь сколько людей не знают этого смысла, не ищут и не вешаются. Или же знают?
Базалова вальяжно заполнила кабинет, отчего Александр Иванович пропал, как выветрился.
– Ну как? – спросила она, пытливо въедаясь в Рябинина взглядом.
Он вновь открыл портфель:
– Есть английская пословица: съешь яблоко – и можешь не здороваться с врачом.
– Отодубел.
– Ото... что?
– Отошел, говорю. – Она выбрала маленькое яблоко, но с листочком, вытянутое, граненое.
Демидова, как всегда, влетела в кабинет, словно ее сопровождало человек десять. Она отряхнула сигарету на свои туфли и сердито обрадовалась:
– Слава богу, щеки порозовели...
– Мария Федоровна, знаете английскую пословицу: съешь яблоко – и гони врача в шею?
Прокурор заглянул в кабинет, как в больничную палату. И вошел смело, успокоенный женскими улыбками.
– Юрий Артемьевич, в Англии есть закон: врач, который не ест яблок, наказывается тюремным заключением. Угощайтесь.
– Странный закон, – улыбнулся прокурор.
– Странный, – подтвердил Рябинин, улыбаясь.
И промелькнуло, исчезая...
...Какая прелесть быть с людьми в одном кабинете, в одном городе, на одном земном шаре... Всегда бы...
Женщины ушли. Юрий Артемьевич расслабленно опустился на стул:
– Миновали ваши беды?
Рябинин так и улыбался, душимый радостью. Интересно, на кого он сейчас похож? На Буратино, увидевшего цирк.
– Отчего они, Юрий Артемьевич, наши беды?
– Наверное, от плохих людей...
– От них ли?
– Ну, и от нас самих.
– Мы считаем, что наши неприятности от подлецов, от материальных недостатков, от погоды, от невкусного обеда... Юрий Артемьевич, а может быть все они от несовпадений? Одних лишь несовпадений взглядов, характеров, способностей и настроения?
– Надо подумать.
Прокурор легонько зацепил нос, высветлив лицо ватным благодушием. Он ждал хорошего дня. Синего неба и теплого солнца, которые теперь нежили город. Спокойной работы без невероятных происшествий, без руководящих визитов и без грозных жалоб. Воспрявшего следователя, который не знал, как избавиться от улыбки.
– Лучшее лекарство от всех бед, Сергей Георгиевич, творческая работа.
– А работающие творчески – счастливы?
– Творец всегда счастлив.
– Допустим, сотворил автомобиль... Мещанину, который его купил для престижа и спесиво ездит, себя показывает и кислород жжет. Творец счастлив?
– Вещи производят не только для мещан.
– Вещи, вещи... В этом есть что-то унизительное, Юрий Артемьевич. Всю жизнь насыщаться вещами самому и насыщать других.
– Работа на радость людям не может быть унизительной.
– Мне, вам, всем дадена жизнь. И мы ее тратим на изготовление вещей. Ведь это же страшно...
– Без материального производства человечество не проживет.
– Но материальное производство ведь только для того, чтобы существовать, чтобы выжить. И опять
