– Рисковать-то своими потрохами...
– Что потом?
– Какие подохли, какие отощали. А когда пришла эта, телетюпка, бычков-то других пригнали, небодучих.
Петельников таки закурил, уже не ради беседы – для себя. Вечером идти в бассейн – там выдохнет весь никотин. Неужели разозлился? Неужели из-за бычков?
– Сколько подохло-то?
– Не считал.
– Семен Иваныч, а какой у вас тут самый дешевый продукт?
– Студень из хрящей да хвостов.
– Знаешь, чего я сейчас попрошу у директора?
– Палочку копченой колбасы, – расцвел Закаблук.
– Нет, я попрошу истолочь тебя на студень.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Есть люди, вроде Калязиной, у которых запечатана душа. Чем, кем и зачем – не знаю, но этому нет ни смысла, ни оправдания. Допустим, этой душою никто в свое время не занялся. Но ведь на нее ежедневно и ежечастно жизнь льет свою благую влагу. Люди своими хорошими черточками, дети своей непосредственностью, цветы и травы своей красотой, солнце своими лучами...
Поэтому неправда, что ее некому распечатать. Не хотят, – она же запечатана.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Думаю, что эгоизм – это естественная форма существования индивида, поскольку любить ближнего больше себя так же смешно, как отгрызть собственную руку. Гляньте на природу... Желтенькие и нежные цыплятки слабенькими клювиками забивают своих же собратьев насмерть. А ведь у людей кулачищи. А дикие животные? Стройные, поджарые, молодые... Потому что они эгоисты и живут по законам естественного отбора. А мы сморкаемся, увидев больного. Выжимаем слезу при виде убогого. Спасаем жизнь заведомому идиотику. Гуманизм? Нет, вырождение общества и засорение генофонда, что в конечном счете приведет к вымиранию человечества.
С л е д о в а т е л ю Р я б и н и н у. В молодости я плавал. Однажды шли мы южными широтами. Жара была такая, что будто не морем идем, а пустыней едем. Откуда-то на корабле появился странный темный человек. Он ходил промеж матросов и вроде бы кого-то искал. Затем говорит: 'Его здесь нет'. И куда-то исчез. Мы искали его, но он пропал, как в воду прыгнул...
Позже выяснилось, что в этот день и в этот же час умер отец капитана. Последние мысли умирающего были о сыне, и перед смертью он сказал про сына: 'Его здесь нет'.
Вы можете это объяснить?
Уважаемый гражданин Сухотов! К сожалению, ничем, кроме сильной жары, я этот случай объяснить не могу.
Воздуха, настоянного на осени, осталось шагов на двадцать – до распахнутых металлических воротец. Рябинин вдыхал глубоко, разминая грудь легкой и приятной болью. Воздух тут отчего? Кислород же безвкусен. Пылинка с земли, водинка с травы... С желтого листа, с мокрого ствола...
Двадцать шагов кончились. Остался последний, который вынес бы его за ворота, на асфальт и бензин. Последний шаг остался и человеку в синем плаще и темной шляпе, идущему по соседней дорожке, тоже впадающей в эти воротца. Рябинин улыбнулся. Человек хотел ответить улыбкой, но тень, неприятная ему самому, не пустила ее дальше уголка губ. Посуровел и Рябинин.
– В прокуратуру? – спросил Беспалов.
– В нее, – сухо отозвался следователь.
– Что с Калязиной?
Вот откуда неприятная им обоим тень, – прокурор беспокоился о деле.
– Сегодня теплое утро, – ответил Рябинин.
Юрий Артемьевич посмотрел сбоку каким-то взглядом-крюком. Но они миновали железные воротца, чего Рябинин и и ждал, – ему не хотелось отвечать там, в желто-зеленом мире осени; Калязина была из мира по эту сторону воротец, из мира асфальта и бензина. И, ступив на панель, он собрался было ответить, что с Калязиной, но прокурор, словно освободившись в парке от тяготевшего груза, вдруг улыбнулся:
– Кстати, о том счастье, про которое вы забыли...
Кстати. На проспекте, среди бегущей толпы, на ходу, перед напряженным днем...
– Человек, который постиг, что работать интересней, чем отдыхать, всегда будет счастлив.
Беспалов немного опередил следователя, пытаясь высмотреть в его глазах ценность своей мысли. Рябинин помолчал, удивившись ее глубине.
И промелькнуло, исчезая...
...Умные мысли приходят всем. Только от некоторых сразу же уходят, потому что умные мысли – не деньги и не каждому нужны...
– Хорошо, – подтвердил Рябинин, – но смысла жизни этим не объяснишь.
– Увлеченность работой все объясняет.
– Я знавал неинтересных людей, увлеченных работой, – как-то между прочим, не для спора, бросил Рябинин, потому что об этом было уже говорено.
– Про интересность не знаю, но эти люди хорошие.
– Я знавал плохих людей, увлеченных работой...
– Они полезны для общества.
– Я знавал вредных для общества людей, увлеченных работой...
– За каких же вы людей?
– Я не за человека, увлеченного работой, а за человека, увлеченного жизнью, – воодушевился Рябинин, тоже слегка забегая вперед и заглядывая в лицо прокурора.
– Неплохо, – согласился Беспалов. – Но я встречал немало подлецов, увлеченных жизнью.
Они рассмеялись одновременно – от хорошего разговора, от приятной ходьбы, от доброй осени и от тех десяти минут, которые у них остались до работы.
– А что же вы не на машине? – спросил Рябинин.
– Осень хороша.
– Сейчас будут клены.
– Да, будут...
И клены встали в крохотном скверике, который, казалось, самовольно раздвинул дома и втиснулся. Летом меж каменных стен эти клены не очень заметны, да и зелени на проспекте много. Но осенью на них опускается купол огня, который рвется ветром: большие куски – на крону, кусочки – на землю... И жарко меж стволов.
Беспалов взялся за свой подбородок, опробовав его на крепость. Сейчас спросит о смысле жизни – нашел ли?
– Сергей Георгиевич, у вас характер трудный?
– Нет, – может быть, чуть резковато ответил Рябинин: его об этом спрашивали, ему об этом говорили.
– Некоторые так считают, – сказал прокурор бесцветным голосом, как бы отмежевываясь от тех, некоторых.
– Некоторые зарабатывают свой хлеб, пресмыкаясь. А кто работает гордо, кажется им человеком с плохим характером.
– Вы всегда с чем-то боретесь...
– Да? – удивился Рябинин.
С собой. Всю жизнь он боролся с собой. Борьба шла между ним и тем легким, простым и благополучным парнем, каким бы он хотел быть. Или между ним, Рябининым, и тем идеальным человеком, каким бы он хотел быть. Борьба нескончаемая и бессмысленная, потому что он всегда будет пробовать измениться и всегда будет оставаться самим собой.
И промелькнуло, исчезая...
...Все мы стремимся к себе, какими мы себя представляем...
– А вы про характер... к чему?
