дыбом и хитровато спросил:
– Давно молоком торгуете?
– Лет десять...
– Ничего не замечали?
– Чего ничего не замечала?
Анна Григорьевна была женщиной веселой – на ее загорелое крупное лицо то и дело падала улыбка, тут же ею сгоняемая. Видимо, помнила, что говорит с работниками милиции.
– Какой-нибудь подозрительности. К примеру, знаете, как воруют карманники? Обязательно левой рукой в правый карман.
– Не знаю, не воровала.
– Анна Григорьевна, – Кашина откусила печенье, жмурясь от удовольствия, – корицу клали?
– И корицу, и кардамон.
Хозяйка дала свободу улыбке, наконец-то показав, почему не давала ей свободы раньше, – зубы, крупные и редкие зубы, может быть слегка выступавшие. Но они не замечались, отвлекаемые добродушной улыбкой.
– Не подумайте, что мы не можем. Сейчас, знаете ли, наука на высоте, сказал Леденцов, упершись в хозяйку немигающим взглядом, но продолжая жевать печенье.
– А я и не думаю.
– Допустим, вас убьют, а труп сожгут... Так эксперты по костям скажут, кто вы были – мужчиной или женщиной.
– А могут эксперты узнать по костям, дураком был человек или наоборот? – заинтересовался наукой Петельников.
– Дурак, товарищ капитан, категория не научная.
– Зато реальная, – лениво возразил старший инспектор.
– Анна Григорьевна, плед на тахту сами вязали? – Кашина разглядывала комнату.
– Сама, шерсти было не напастись, – улыбнулась хозяйка во всю ширину лица, позабыв про свои зубы.
Петельников вдыхал запах ванили, а может быть, корицы с кардамоном. В детстве, в их неустроенной семье, никогда ничего не пекли. В квартирах приятелей стоял теплый дух пирогов. И ванили, а может быть, корицы с кардамоном. С тех пор эти запахи значили для него не только сдобу, а прежде всего семейный уют. Интересно, печет ли Светлана Пленникова? И любит ли ваниль и корицу с кардамоном?..
– Допустим, вашу квартиру обокрали... Эксперт по микрочастицам опознает преступника.
– Уж лучше бы не обокрали.
– Допустим, в парадном на вас напал мужик...
– Ешь печенье, – приказал Петельников.
– Да, угощайтесь, – поддержала хозяйка.
– Анна Григорьевна, одна живете? – спросила Кашина.
– А как вы узнали?
– По односпальной тахте, – успел вставить Леденцов.
Петельников скосил на него осатанелый взгляд. Леденцов ринулся пить чай мелкими и быстрыми глотками, закрыв лицо громадной чашкой.
Хозяйка вздохнула, адресуя этот вздох Кашиной.
– Одна. Был муженек...
– Развелись?
– Не человек, а низменность. Посудите сами... Год пил, год сидел и год как вышел. Пораскинула своими потрохами: чего ж так век-то свой заедать?.. И вот одна. Да ведь вы ж ко мне пришли не про муженька слушать...
– Нас цистерна интересует, – согласился Петельников. – Анна Григорьевна, а где-нибудь по дороге не могли ее открыть?
– Она ж ко мне приходит опломбированная.
– Ну а во время торговли?
– Господь с вами! На нее лезть надо.
– Почему ж молоко скисло?
– Не ведаю.
– Я вам скажу, – мрачно пообещал Петельников.
– А вы знаете?
– Женщина сквасила его взглядом.
Они ждали ее смеха или хотя бы улыбки. Но, помолчав, Анна Григорьевна задумчиво согласилась:
– Глаз бывает очень вредный. В нашем селе Перерытое жила тетка Баиха. Посмотрит на ведро парного молока – и все, простокваша. Глянет на четверть самогона – и все, можно не пить, в нем ни одного градуса не осталось. Лягушек взглядом убивала...
– Вредный пережиток, – не выдержал Леденцов.
Петельников воззрился на рыжую копну волос.
– Я к тому, товарищ капитан, что, допустим, ведро можно сквасить и взглядом, а цистерну литров на пятьсот взгляд одного человека не возьмет.
– Могли плохо и вымыть, – заметила хозяйка.
– А Калязина покупала молоко до прихода в прокуратуру, уже зная, что оно кислое, – добавила Кашина.
Петельников опустил руку в карман, достал несколько фотографий Калязиной и рассыпал из перед Анной Григорьевной:
– Видели эту женщину?
– Нет.
– Молоко она когда-нибудь брала?
– Не запомнилась.
Хозяйка виновато оглядела гостей, которых ей так не хотелось огорчать.
– Анна Григорьевна, я потом запишу рецептик этого печенья? – спросила Кашина.
– Ради бога...
Тут Петельников обратил внимание на это печенье, которого в громадном блюде осталось несколько штучек. Леденцов жевал его с праздничным воодушевлением.
– Корица-то вредна, – буркнул ему Петельников.
– А что от нее?
– Корой покроешься.
– Пусть кушает, я еще принесу.
– Ему уже хватит. Анна Григорьевна, вспомните какие-нибудь детали того дня, которые показались вам необычными.
– Да нет таких деталей...
– Тогда расскажите подробно, как шла торговля.
– Обыкновенно. Стоит очередь, я наливаю в бидоны, получаю деньги... Бывает, что у меня нет сдачи. Тогда покупатель идет менять в булочную или ждет, пока я насобираю рублей. Ну случается, краник заедает. Беру молоточек, стукну раз... Чей-нибудь бидон пролью, бывает... А что еще?
Петельников вздохнул. Хозяйка опять виновато поежилась от неумения им угодить.
– Анна Григорьевна, абажур сами делали? – обрадовалась Кашина.
– Все сама, кроме каркаса, – тоже обрадовалась хозяйка, уходя от непонятной для нее беседы.
– Очень мило...
– Товарищ капитан, разрешите задать хозяюшке вопросик?
– Пусть парнишка разузнает, – поддержала она.
Петельников кивнул.
– Анна Григорьевна, погода какая стояла?
