— Может, следует найти Корделию?
— Как хочешь, — равнодушно откликнулся он.
— Как хочу?.. — я растерялась еще больше. Кажется, князь решил мне уступить право разбираться с этой проблемой. — Гм… а когда мы собираемся отправиться на разведку?
— Завтра с утра.
Голос Ксиля прозвучал как-то странно. Немного поколебавшись, я все-таки подошла ближе и заглянула князю в лицо. Темные ресницы были сомкнуты и слегка подрагивали. Губы — наоборот, приоткрыты. Ксиль дышал размеренно, медленно и тихо. Черная ткань рукава рубашки смялась у него под щекой, и пуговица на расстегнутой манжете впилась в кожу, а князь даже не заметил.
Он… спал? Просто взял — и заснул на подоконнике?
Похоже, несколько последних дней выдались для него слишком трудными. И в этом была часть моей вины. Небольшая, но все-таки…
«Сердце сжалось от нежности» — ничего не выражающие слова. Какое там «сжалось»… Кажется, его скрутило от нахлынувших чувств, как тряпочку. Дыхание перехватило.
Я медленно наклонилась к Максимилиану и осторожно коснулась губами сначала бледной щеки, потом — уголка губ.
Кожа была прохладной, а дыхание — горячим. Странный контраст.
Когда я прикрывала за собой дверь, то оглянулась на князя. Он улыбался. А во сне или нет — пусть будет на его совести.
На мою просьбу с помощью саламандр отыскать Корделию Феникс откликнулась даже слишком охотно. К счастью, княгиня и не думала покидать город или прятаться, поэтому уже через пятнадцать минут я внимательно записывала адрес и слушала объяснения огненной мастерицы, как обраться до одного глухого дворика кратчайшим путем. К счастью, Аксай и его группа нам больше не угрожали, поэтому можно было не беспокоиться за жизнь Делии и особенно не спешить.
Погода стояла великолепная. Солнце и особенный запах весны — мокрого дерева, тающего снега и свежести… Даже лужи, которые приходилось обходить по бордюру, не портили настроения. И не только мне. Лица людей сияли, будто солнечный свет не соскальзывал с них, а блеском оставался в глазах, дрожал на ресницах, цеплялся за встрепанные ветром волосы, освобожденные от зимнего плена шапок, румянцем расцветал на щеках. Все вокруг казались отчего-то моложе и свободнее.
Пожалуй, ради того, чтобы сейчас испытывать подобное, стоило пережить зимние холода.
Но попадались и другие лица — грустные, усталые, даже злые. В душу мне запал взгляд одного мальчишки, который палкой сбивал сосульки с козырька над подъездом. В бессмысленно широких замахах чувствовалась бессильная ярость и обида — то ли на себя, то ли на что-то бесконечно могущественное, неодолимое… Вроде учительницы по математике, недрогнувшей рукой выведшей итоговую «три» в четверти.
Такие же глаза были и у Корделии.
Княгиня обнаружилась именно там, где и говорила Феникс — на детской площадке, утопающей в грязи. На обочинах высились оплавленные солнцем сугробы, отдающие машинным маслом и бензином. Краска на металлической горке давно облупилась, а скат покрылся ржавчиной. От турника остались одни столбы — перекладину кто-то вывернул и уволок. На лесенке-арке висел полиэтиленовый пакет. Более- менее целыми оставались только скрипучие качели, но из трех сидений одно было разворочено, а под двумя другими землю размесили так, что попробуй наступить — и сапог засосет, босиком останешься.
Впрочем, Корделию, кажется, это мало волновало. Да и не было у нее никаких сапог. Босиком убежала… А еще княгиня, годами умудренная!
На мои неловкие попытки как-то пересечь площадку и при этом не утонуть в грязи, не поскользнуться и не схватиться рукой за что-нибудь ржавое, Делия внимания не обратила. Или не так уж она стремилась к уединению, раз позволила мне подобраться поближе и даже опуститься на соседнее сиденье.
Грязь под ногами быстро заледенела, стоило мне припомнить некоторые уроки Элен. А вот качели, увы, оказались скрипучими до невозможности, и вряд ли нашлись бы заклинания, способные с этим справиться. Даже в мамином багаже.
— Завтра мы отправляемся в разведку, — я решила раньше времени не касаться темы отношений с Шинтаром. Действительно, не маленькие, пусть сами решают. Я и то за советами не бегаю. — Никаких боев, просто посмотрим, что к чему, а потом возьмем тайм-аут на пару месяцев. Как тебе такой план?
Корделия пожала плечами. Я машинально отметила и пятна ржавчины на белой блузе, и что-то темно-красное, подозрительно напоминающее брызги крови, на воротнике. Как это потом отстирываться будет, хотелось бы мне знать?
— Вот утром и вернусь, — Корделия нахохлилась, как воробей зимой на проводе. Даже пальцы на ногах поджала.
Я вздохнула:
— Ну, как знаешь, — и спрыгнула с качелей.
У горки меня настиг разочарованный оклик.
— Уже уходишь?
— А что? — удивленно вздернула я брови, оборачиваясь. На лице Корделии была искренняя обида и недоумение.
— А разве ты не утешать меня пришла? — осторожно уточнила княгиня. Я поперхнулась вдохом. Вот ведь редкая прямота!
— А разве тебе нужно утешение?
Корделия оттолкнулась рукой от опоры, раскачиваясь. По ушам резануло мерзким скрипом. У меня челюсть свело.
— А разве не нужно? Меня же оскорбили, унизили и отвергли, — она яростно взбила ногами воздух и отклонилась, чтобы раскачаться сильнее. У меня появилось сильное искушение заткнуть уши, но вряд ли княгиня бы поняла это правильно.
Я оперлась плечом на столб турника и тут же отскочила, спохватившись, но на пальто уже появилась грязно-ржавая полоса. Вот растяпа!
— А разве… Тьфу, — я поймала себя на четвертом «а разве» с начала диалога и быстро поправилась: — Даже если Шинтар и наговорил чего-то неподобающего… У него что, не было повода?
— Не было! — качели шатались так, что мне стало не по себе. Мало ли, как их вкопали… зная наших «специалистов» и их любовь к «авось сойдет» — я бы не рискнула так раскачиваться.
— Совсем-совсем не было? Он просто взял и нагрубил? Ни с того ни с сего?
— Да!
Я невольно втянула голову в плечи — столько гнева и отрицания было в этом выкрике.
— Ну, если так, то есть смысл отправить его в Пределы, чтобы он здесь глаза не мозолил, — заставила я себя сказать с нарочитым безразличием.
Лицо Корделии застыло. Пальцы расслабились, выпуская стальной прут. Княгиня соскользнула с сиденья, и…
Дальше я зажмурилась. Потому что одно дело — знать, что с шакаи-ар ничего не будет, если она грохнется на землю, а по затылку ее припечатает железными качелями. И совсем другое — видеть.
Впрочем, и звуков мне хватило для того, чтобы коленки ослабли и подогнулись. Пришлось вновь опереться на проржавевший столб.
Прикосновение горячих пальцев к щеке стало неожиданностью. Я вздрогнула и открыла глаза.
— Он сильно рассердился? — глаза Корделии были почти черными из-за расширившихся зрачков. Княгиня осторожно водила мне по лицу костяшками пальцев — от уголка губ к скуле и обратно. Но видела она перед собой явно кого-то другого. — Я ранила его. Он в порядке?
— Ранила? Это царапины были, — я постаралась улыбнуться ободряюще. Блузка у Корделии теперь была вся в грязи, а на брюки и вовсе без слез не взглянешь. Но княжну это, похоже, совсем не волновало. — Но вот напугала серьезно. Он тебя и так побаивался, а уж теперь…
У нее вырвался смешок. Взгляд потеплел.
— Да уж. Мой миленький трусишка. Всегда такой осторожный, последствия просчитывает на три
