Пикантный кофе с имбирём

удивительная девушка, леди Метель. Я не лукавлю и не льщу. Если в вас и есть эгоизм, то он подчинен холодному разуму. Вы знаете, что такое справедливость, и поступаете по совести. Но заворожило меня в вас другое, признаться честно.

— Что?

Где-то далеко внизу то ли от ветра, то ли от тяжести дрогнула ветка яблони — и на землю с легким «ш-ш-шух!» обрушилась целая снежная волна.

— Вы страстная натура, леди Метель, — заговорщически прошептал Крысолов. — Очень страстная. Но не чувства правят вами, а вы — чувствами.

Внезапно на меня навалилась тяжким камнем страшная усталость. И суеверный страх: почему этот человек говорил так, будто знал меня лично? Причем знал давно. Может, это чья-то шутка? Но чья? Среди моих знакомых не было ни одного мужчины, похожего на Крысолова. Тайный поклонник? Преследователь? Или… внутри у меня все похолодело… или существо, подобное Сэрану с картины Нингена, зловещее наваждение?

Нет, не может быть.

С трудом взяв себя в руки, я вновь прислушалась:

— …Каждый восхищается тем, чего не хватает ему. Крысолов, поддавшись гневному порыву, обрек на горе множество людей — из-за греха всего лишь одного человека. А вы… Удивительная. Единственная… И, кажется, вы замерзли. Идемте в тепло.

И он осторожно развернул меня лицом к замку — и подтолкнул, одновременно поддерживая за плечи, чтобы я не поскользнулась на обледенелых плитах галереи.

В коридоре, который прежде казался выстывшим и насквозь продуваемым сквозняками, теперь мне было даже не тепло — жарко. Лицо полыхало, в руки словно впились тысячи мелких иголок. Оправив одежду и возвратив на место накидку, я окликнула Крысолова:

— Как ваша маска? Можно оборачиваться уже?

— Да, — коротко и отрывисто ответил он. Голос его был привычно искажен маской. — Леди Метель, нам лучше возвратиться в зал — я боюсь за ваше здоровье. Вам нужно согреться. Может, бокал вина или танец? Или… — он помедлил. — Или танец вы уже обещали кому-то?

Это «обещали» словно вспыхнуло у меня в голове, высвечивая отодвинутые «на потом» обещания — так молния на миг высвечивает неподвижные ветки в ночном саду.

Фаулер! И дама в розовом!

— Святая Генриетта Милостивая! — охнула я, вцепляясь пальцами в пышные юбки. — Совсем забыла! Мне же нужно было найти… — вовремя оглянувшись на Крысолова, я опомнилась. — Благодарю за чудесный вечер, прошу простить, я очень, очень спешу!

Не дожидаясь ответа, я подобрала юбки — и побежала со всех ног к заветной лестнице. Крысолов так и застыл — видимо, ошарашенный моей невежливостью. Наверное, не стоило покидать его столь быстро, но, право слово, мне еще никогда не было так стыдно. За этими танцами и беседами в галерее я совершенно забыла о том, что обещала Эллису помощь…

…я замедлила шаг. До зала оставалось совсем немного…

…и забыла о том, что Крысолов должен был назначить время и место следующей встречи — мой проигрыш никто не отменял.

О, святые небеса, надеюсь, что меня не сочтут теперь обманщицей, сбежавшей под выдуманным предлогом!

Я давно не испытывала такого стыда — с тех самых пор, как еще в детстве забралась вместе Дагвортскими Близнецами на старую вишню в саду, порвала платье, расквасила нос, разревелась и была в таком виде застигнута леди Милдред. К слову, досталось мне тогда не за испорченную одежду, а за «недостойное леди поведение». И, подозреваю, бабушка вовсе не лазанье по деревьям и даже не разбитый нос имела в виду.

Интересно, а Крысолов попытается меня найти, чтобы стребовать свой выигрыш, или…?

Впрочем, даже если я сейчас и поступила глупо и недостойно, то возвращаться и извиняться за это было бы еще глупее. Лучше вместо этого пойти и разыскать наконец Фаулера, дабы положить конец суете вокруг розовых кринолинов.

Когда я вошла в зал, там как раз танцевали — на сей раз «Морской бережок», контрданс неспешный и долгий. Впрочем, он пришелся весьма кстати — время уже было далеко за полночь, и гости изрядно утомились. На что-нибудь быстрое и сложное, вроде той же «Реки», сейчас ни у кого бы не хватило сил.

Идти в один из боковых залов с риском наткнуться там на любопытную Абигейл мне не хотелось совершенно. Поэтому я устроилась в одном из кресел, наиболее близких к танцевальной зоне, и принялась разглядывать отплясывающих гостей, приняв скучающий вид — как и положено леди. Несколько раз ко мне подходили и пытались завязать разговор. И если от очередного поклонника удалось отделаться обычным «Ах, сэр, простите, я ожидаю своего мужа!», то пышнотелую даму в летах, жаждущую излить на случайную собеседницу свои мысли о падении нравов и «дорвавшейся до балов черни» пришлось выслушать. Я рассеянно кивала, поддакивая — верно, верно, как вы правы, это появление какой-то там «Мими» среди леди просто ужасно, ах-ах! Довольная сочувствующей и не слишком разговорчивой слушательницей, дама все больше воодушевлялась.

А меня сильнее и сильнее с каждой минутой угнетало собственное бездействие.

Я до рези в глазах вглядывалась в хоровод танцующих — но тщетно; ничего, даже отдаленно похожего на костюм Железного Фокса. Зато розовых кринолинов промелькнуло, кажется, три или четыре.

— Безнадежно, — вздохнула я. — Как иголку в стоге сена искать.

— Что-что? — встрепенулась моя нечаянная собеседница и озадаченно подергала свой рукав, как будто думала найти упомянутую иголку там.

— Говорю — прекрасный вечер, не так ли? — улыбнулась я обворожительно.

Тоска навалилась с новой силой, и мне даже захотелось, чтобы вдруг появилась миссис О'Дрисколл и разбавила утомительную говорливость навязчивой дамы, а то и вовсе забрала меня от нее.

Но, как назло, экономки и след простыл.

Потом закончился контрданс, и наступила пауза между танцами — тем более утомительная из-за неумолчной болтовни у меня под ухом. Прежде хотя бы музыка заглушала ее, а теперь приходилось прилагать недюжинные усилия, чтобы поддерживать дружелюбную мину. Наконец я все-таки твердо решила прервать затянувшийся пустой диалог и уверенно начала:

— Прошу прощения, но мне, увы, приходится вас покинуть…

И тут гомон бессчетного множества гостей, шорох шлейфов, дробный перестук каблуков, смех, звон бокалов и едва слышную песню флейты перекрыл чудовищный крик.

Яростный.

Истеричный.

Определенно не женский.

Секунда тишины — и все всполошились, как перепуганные хорьком лошади в конюшне.

— Что случилось, что случилось? — охнула моя дама, стаскивая с лица анцианскую маску. — Неужели опять какая-то никчемная Мими? Заковать ее в кандалы бы, как в старые времена, вот тогда…

— Прошу прощения, мне действительно нужно идти!

Я поднялась, более не обращая внимания на говорливую даму, утирающую платком вспотевшее от волнения лицо, и ринулась сквозь толпу — туда, откуда донесся крик.

Пространство в зале словно превратилось в вязкую смолу — я тонула в ней, наступала на широкие юбки, протискивалась между пышными кринолинами, натыкалась на отставленные в сторону острые мужские локти, цеплялась париком за лорнеты, веера и перстни, задыхалась от чудовищной смеси запахов — духи, пот, винные пары… Я сама не поняла, когда и как выскочила в четко очерченный застывшими гостями круг, в центре которого разыгрывалась настоящая драма.

А как осознала это — спешно отступила назад. Мой случайный сосед — высокий седой мужчина в анцианской маске с пауком, тоже едва-едва успевший отступить за чужие спины, улыбнулся и