— Шесть месяцев, — повторил он.
Он поклонился и пошел прочь. Шесть месяцев. Он выиграл шесть месяцев, в течение которых должен вновь разжечь ее любовь.
Верити изо всех сил сохраняла спокойствие, пока дверь за ним не закрылась. Потом она услышала, как хлопнула парадная дверь, и поняла, что он ушел. И только тогда зарыдала.
Слова на странице приплясывали и кривлялись, словно в насмешку… Главнейшие признаки зачатия, из коих первый — отвращение к мясу… или сверхъестественный аппетит и рвота… желания странные и абсурдные…
Слова на странице танцевали в насмешку радости…
С трудом сосредоточившись, она продолжала читать… Признаки зачатия… кончики сосков выглядят краснее, чем обычно… Груди начинают набухать и тяжелеть, при этом становятся болезненно чувствительными. Вены на грудях видны более явственно, чем раньше…
Ко всему прочему у нее не было месячных истечений с тех пор, как она покинула дом Фарингдонов. Такая определенность заставила ее содрогнуться.
Ее осторожная рука легла на мягкую грудь. Неудивительно, что последнее время ей казалось, будто рубашка стала чересчур тесна. Неудивительно, что ее истечения так запаздывали. Они никогда не были особенно регулярными, но в этот раз запаздывали всерьез. В этот раз их вообще не будет.
Книга была старой, но Верити помнила, что ее мать в начале беременности постоянно тошнило. Она больше не могла игнорировать то, что сообщало ей ее тело.
Голос Клипстона вернул ее к действительности:
— Леди Арнсворт, миледи.
Верити в ужасе открыла рот, чтобы сказать, что ее нет дома, но…
Леди Арнсворт ворвалась как ураган. Еще удивительно, что ее светлость дала бедному Клипстону сколько-то времени, чтобы известить о ее приходе.
— Добрый день, мэм, — вежливо произнесла Верити, заталкивая книгу под диванную подушку.
Глаза леди Арнсворт пробуравили ее насквозь.
— Меня совершенно не касается, если вы собираетесь и дальше загрязнять свой разум вздорными романами. Пусть Макс вас контролирует. Я зашла просто спросить о вашем здоровье.
— Спасибо. — Она не стала распространяться на тему здоровья. Леди Арнсворт и так скоро узнает правду.
— Вы беременны? Это и есть причина ваших недомоганий?
Неожиданный вопрос заставил Верити растеряться и вспыхнуть.
— Я… я… — К черту! — Я не понимаю, как это может касаться вас, мадам! — отрезала она.
Леди Арнсворт раздулась от гнева:
— Меня не касается? Вы самонадеянная выскочка! Подумать только, как страдала моя сестра, когда умер ее старший сын! Зная, что теперь графство перейдет к Максу, что она не выполнила своего долга!
— Простите? — Верити уставилась в ее пошедшее пятнами лицо.
— Макс! У него никогда не было ни малейшего чувства ответственности! — горько воскликнула леди Арнсворт. — Какое безрассудство! Ричард никогда бы не сел на эту лошадь, если бы Макс его не побудил! А потом он упал! Моя сестра была в отчаянии!
— Прошу прощения?
Следующие слова леди Арнсворт все прояснили.
— Но Макс все-таки усвоил урок, по крайней мере, так казалось. Он согласился остаться холостяком, чтобы Ричард мог наследовать. Не сомневаюсь, что он наслаждался свободой, меняя любовниц как перчатки. Пока не женился на вас!
Перед Верити разверзлась пропасть.
— Он обещал своей матери, что наследником будет Ричард?
— На ее смертном одре. — И она продолжила с убийственной откровенностью: — Теперь, разумеется, вы сможете наслаждаться вашим романом с Брейбруком, не опасаясь последствий.
Брейбрук? Верити уставилась на нее:
— О чем вы говорите?
— Ох, не играйте со мной в святую невинность, девочка! У вас в животе его ребенок, и теперь Макса не волнуют ваши измены, если вы будете осторожны. Предполагается, что это его ребенок! Беременная жена — самая безопасная цель для распутников вроде Брейбрука.
Когда леди Арнсворт ушла, она едва осознала это. Что ж, теперь она опять одна.
И теперь она может обдумать то ужасное положение, в котором оказалась. Она заставила его нарушить обещание, данное матери при таких обстоятельствах, которые он должен был считать священными. Он, наверное, считает себя клятвопреступником. Обесчещенным.
Макс согласился на раздельное проживание. А она беременна. Сегодня вечером… Она должна признаться ему сегодня вечером. Ее рука стиснула подлокотник. Именно сегодня! То, что у нее день рождения, уже достаточно скверно и без этого. Каждый год в этот день она вновь переживала кошмар воспоминаний. Выстрел. Тело отца. И чувство вины. И никто никогда не спасет ее. Не скажет, что то была не ее вина.
Часы на камине пробили три. Макс вернулся час назад, но наверх еще не поднимался.
Дрожа, она натянула на себя халат, взяла свечу и выскользнула в темный безмолвный коридор. Добравшись до библиотеки, она поставила свою свечу на боковой столик и тихонько приоткрыла дверь, чтобы заглянуть внутрь.
Время покатилось вспять, в ночной кошмар, от которого она так никогда полностью и не избавилась. Знакомый молчаливый силуэт, освещенный мерцающим огнем камина. Под локтем — столик для вина, на нем полный бокал и почти пустой графин. Только не Макс! Только не он!
— Макс? — прошептала она.
Он никогда так не выглядел. Почему же он сейчас такой? Почему именно в эту ночь? Он слепо сощурился:
— Верити?
Ее личная боль удвоилась за мгновение, за один удар сердца, когда она увидела его, услышала его охрипший голос. Она вспомнила, как он был привязан к ее отцу, как он верил, что и он ответственен за случившееся. Не успев помыслить ни о чем, она бросилась в комнату и упала перед ним на колени, зарывшись в его руки.
— Ох, Макс… прости меня! Я никогда не думала, что ты будешь так переживать. Пожалуйста… Тебе не в чем обвинять себя.
Запах перегара ударил в нос, но его руки сомкнулись вокруг нее, притянули ее ближе. Она почувствовала, что он покрывает неловкими поцелуями ее волосы, лоб, виски, целует все, что попадает под губы. Не думая ни о чем, только удовлетворяя страстное желание успокоить его, она подняла лицо и ошеломленно задохнулась, когда его рот впился в ее губы, овладевая ими с дикарским нетерпением.
Она вернула поцелуй с той же страстью, чувствуя его жажду и уступая жажде собственной. Жажде утешения, чувству принадлежности.
Она едва могла дышать, когда он оторвался наконец от ее рта, но прошептала:
— Я думала о тебе каждый год… о том, как ты помог мне посадить колокольчики… Ты не виноват, что он застрелился. Прошу тебя, Макс. Ты должен поверить. Это я виновата…
Его поцелуй заглушил ее слова, но он понял, что она говорит, что она считает причиной его пьянства. Не нужно ему было делать это. Макс знал это, хотя его оглушила боль, притупило чувство бренди, но он знал — и его это не беспокоило. Не важно, что она неправильно поняла его боль. Она принадлежала ему. А он ее потерял. Она пришла не для того, чтобы сказать, что изменила свое решение. Но он получит ее, на одну ночь, один последний раз.
Желание скрутило его. Он должен быть осторожен, взять ее нежно. Но его пальцы вцепились в тесьму ее ночной сорочки, рванули ткань с плеч. Лиф распахнулся, ткань треснула, и он стянул ее вниз, обнажив груди. Склонив голову, он втянул в себя нежную сладкую плоть и стал ласкать языком, пока ее тело не изогнулось дугой и он не услышал, как ее дыхание прервалось криком наслаждения.
