Заповедь субботы. Новый подход к происхождению человека

развития языковой коммуникации со взрослым окружением, ребенок воспринимает произносимые слова и пытается их воспроизводить – лепетать, повторяя слоги, затем отдельные слова. При этом налицо неослабевающая потребность соучастия во взрослой коммуникации, как у маргинального «детского» сообщества первой стадии антропогенеза. И точно так же на второй стадии ребенок устраивает любящим взрослым монологический спектакль, демонстрируя владение словами как главной связью с окружающим миром. Наконец, на третьей стадии онтогенеза происходит активное вовлечение взрослых в игру с любимыми игрушками и... обучение их детскому языку. Взрослые должны повторять сказанное детьми, чтобы показать пример, как надо.

Так что и этот важный принцип в нашем случае тоже работает.

Рождение разумной коммуникации

Качественное усложнение репертуара и внутренней сложности поведенческих программ на каждой из последующих стадий антропогенеза обеспечивает развитие новых надстроек над базовыми языковыми навыками, выстроенными на первых трех стадиях. Здесь уже принципиальным философ­ским образцом будет не Геккель, а Валентин Турчин с его кибернетическим принципом метасистем­ных переходов.

Заметим также, что языковые эксперименты, фактически моделировавшие разделенное надвое сообщество, обеспечили развитие у высших приматов жестового или знакового «языка-посредника» до уровня, примерно равного третьей стадии, за исключением произвольной вокализации. Однако на следующий уровень в этом процессе усложнения система с неполным разделением «приматологии- приматы» так и не вышла. Возможно, именно потому, что необходимый уровень стресса и фрустра­ции для приматов был бы слишком негуманным, за гранью даже самой эластичной научной этики.

Полуночная коммуникация четвертой стадии:

В научном обзоре С.А.Бурлак приведен интересный факт из совместной жизни приматов и приматологов: Одна из шимпанзе очень боялась выходить на улицу, но ее насильно вынесли на про­гулку. И на следующий день она с помощью жестов и эмоциональных возгласов рассказывала о пережитом испытании. Так же упомянут другой аналогичный случай, когда обученный языку-посред­нику примат описывал приматологам жуткий стресс, случившийся с ним в раннем детстве еще в африканском лесу.

А теперь представим себе маргинальную часть стаи, сестер «Люси», прячущихся от «дневных дозоров» в мангровых зарослях и на островах большого озера, существовавшего в центре Африки миллион-другой лет тому назад. Доказать свое право на равный статус они могут только ночными вылазками на берег, испытывая при этом жуткий страх перед темнотой и зыбкими тенями, каждая из которых может обернуться леопардом. Сама по себе такая боевая вылазка была возможна только при условии четкой координации и словесной коммуникации, имевшей поначалу простейшую «грамма­тику», как у приматологических «языков-посредников».

Сначала вылазки осуществлялись в вечерних и рассветных сумерках, по сигналу утренней и вечерней звезды. Затем хорошо вооруженная вахта дозорных основной части стаи продлилась, и вылазки стали ночными при свете Луны, а потом по той же причине – только в самые темные ночи. Разумеется, усложнение условия вело к усложнению языковой координации, постепенному переходу от простого обсуждения предыдущих вылазок к планированию каждой следующей вылазки. Это и было первым проявлением разумной коммуникации.

Переход от простого воспроизводства, публичного переживания стрессовой ситуации, доступ­ного животным приматам, к сознательному планированию, характерному только для человека, был хотя и долгим, постепенным, но вполне естественным. Сначала товарки подробно обсуждали, в том числе сопровождая словами, каждую деталь вчерашней ночной выставки. От ночи к ночи, в зависимо­сти от перемены освещения и других обстоятельств подробности и сложность каждой вылазки меня­лись. Так что набирался широкий репертуар таких подробных рассказов, служивших, кроме снятия стресса, и для обучения молодых, и для оттачивания тактики. В какой-то момент перед очередной вылазкой банда «русалок» переходила от пересказа предыдущей вылазки (например, в новолуние) к более раннему варианту, который более подходящим для наступившей лунной фазы или начавшегося сезона дождей.

Однако такой переход не мог не сопровождаться изменениями хотя бы в интонации или в эмоциональных знаках, означающей будущее, а не прошлое время. Впрочем, еще до того должна была проявиться разница в словесной коммуникации во время вылазок и после них. То есть кроме достаточно строгой последовательности слов (сочетаний слогов, означающих тот или иной предмет или действие) должны были появиться времена. Кстати, не во всех современных языках морфемы времени не всегда прикрепляются к глаголу, в некоторых – и к существительным, то есть являются признаком предложения, а не отдельных слов.

Итак, можно уверенно предположить, что первичный синтаксис прачеловеческого языка поя­вился на четвертой стадии антропогенеза, связанной с постепенно ужесточающейся изоляцией все более разговорчивых «русалок» на островках «моря».

Однако, главным событием «дня четвертого» стало добывание маниакальными «русалками» огня и изобретение факела, что обеспечило быстрый и жестокий, хотя и относительно недолгий ре­ванш над «мужской» половиной стаи. Стороны поменялись местами, «ночной дозор» амазонок вытес­нил противника на другой край первобытной «ойкумены». Так что понадобился юный перебежчик из «божественной» части стаи к простым пралюдям, научивший их владению огнем. В самой ситуации запрограммировано изгнание мальчиков из стаи «русалок» или спасение подкидышей их матерями от смерти. Так родился архетип, воплощенный много позже в мифах, в том числе о Прометее. Для реконструкции глоттогенеза эти события имеют то значение, что более сложный язык «русалок» стал вместе с огнем и иными навыками достоянием всего прачеловечества, обеих его частей. После чего будет снова восстановлен статус-кво в виде раскола и еще большей изоляции русалочьей части.

Видообразование по итогам четвертой стадии.

Сам по себе переход к ночному образу жизни влияет на развитие мозга и средств коммуни­кации, а тем более – ночные «боевые действия». Даже переход общих предков высших приматов в экологическую нишу сумрачного тропического леса требовал больших затрат «вычислительной мощ­ности», так что естественный отбор направил и закрепил увеличение объемов мозга. Есть также мне­ние, что за миллионы лет до того переход части динозавров к теплокровности и к росту головного мозга случился в условиях полярной ночи Антарктиды. Поэтому нет ничего удивительного, что именно на четвертой стадии преимущество в выживании на грани моря и земли, ночи и дня получили обладательницы существенно большего по объему мозга.

Кроме того, в этот период чередования дневного и ночного образа жизни должна была прои­зойти дифференциация функций двух полушарий. Причем «ночная» половина мозга работает преиму­щественно со словами, а «дневная» - с визуальными образами.

Наконец, на этой стадии в мозгу прачеловека появились специализированные зоны Брока и Вернике, примыкающие к зонам, отвечающим у всех приматов за планирование последовательности действий. Речь идет о контроле за строгой последовательностью не только образов действия, но и соответствующих слов и фонем, то есть за речью.

Соответственно, вспышка в конце стадии жестокой войны на уничтожение особей, не обла­дающих новыми видовыми признаками, не могла не породить очередной вид homo на лестнице антропогенеза, а также побочные от основного потока развития ветви из числа успевших сбежать в саванну от этого предысторического «апокалипсиса».

Для иллюстрации архетипов, возникших на этой ключевой стадии антропогенеза, стоит напом­нить миф о девственнице Афине, богине разумного ведения хозяйства и разумного ведения войны, рожденной из головы Зевса, расщепленной ударом божественного топорика. К тому же именно эта богиня-дева умеет рождать полулюдей-полузмей и превращать в змей волосы соперниц-соратниц.

Картина Боттичелли «Паллада и кентавр» еще лучше отражает архетипическую ситуацию, где