Вечером всё повторилось: те же ощущения, такая же странная реакция на хозяина. Кажется, я даже нечаянно его оцарапала.
Нужно ли говорить, что норн пребывал в отличном расположении духа? Даже отменил моё заточение, разрешив сопровождать его и госпожу во время прогулки.
Я регулярно ночевала в спальне хозяина. Каждый раз было немного иначе, но одно оставалось неизменным — желание и удовольствие.
Так и не решив, хочу или не хочу ребёнка, начала снова пить капли, дав себе слово, что забеременею, когда бутылочка кончится. А закончится скоро, потому что требовалась каждый день: норн мог пожелать в любой момент, даже в светлое время суток.
Закончив, хозяин обычно целовал меня, прижимал к себе и лежал так несколько минут. Это если днём. А если ночью, я засыпала в его объятиях.
Постель в каморке всё чаще оставалось нерасстеленной, разве что я ложилась отдохнуть на полчасика после обеда, когда никому была не нужна.
Когда капли подошли к концу, решила отложить вопрос материнства ещё на некоторое время и отлила себе немного средства госпожи. Удивилась, что бутылочка по-прежнему полна на три четверти — а ведь должна остаться половина.
В сомнении покрутив флакон в руках, внимательно прочитала этикетку — те самые капли. По цвету — вроде, тоже. Тогда почему госпожа их не пьёт? И только потом вспомнила, что в этом месяце они норине Мирабель ни к чему: хозяин у неё не ночует.
Последние дни августа встретили неприятным сюрпризом — тошнотой. Грешила на пирог с сомнительными грибами, который накануне приготовила Ланора. Но, опросив девчонок, выяснила, что тошнило только меня.
Рвота прошла, я успокоилась, но рано. На следующее утро она повторилась. Чуть не испортила хозяину постель, еле успела добежать до ванной. Тошнота же лишала завтраков: я не выносила запаха еды.
Ко всему прочему, кажется, заболела: ощущала лёгкий жар, недомогание, постоянно клонило в сон. Один раз даже заснула над тарелкой, рискуя искупать лицо в супе — спасибо Карен, вовремя заметила. Кстати, суп отвратительный, как такое вообще можно есть?
Шли дни, температура, вроде спала, а вот сонливость и тошнота никуда не делись.
Хозяин, видя, что мне нехорошо, пытался узнать, что именно не так, но я ничего путного ответить не могла, так как сама не понимала. До тех пор, как приступ сильнейшей дурноты не накрыл меня за ужином. Ужинала я не одна, а по сложившейся традиции вместе с хозяевами и чуть не оконфузилась. Впрочем, до ближайшей ванной тоже не добралась: меня стошнило на дорогущий ковёр в одной из гостиных. Нет, чтобы на паркет!
С ужасом представляя ожидавшее наказание, сидела на корточках и судорожно искала, чем бы скрыть следы своего преступления, пока не приберу. Но организму показалось мало одного раза: меня стошнило ещё раз. На тот же ковёр.
Обернувшись, покраснела: господа стояли в дверях и всё видели.
— Я сейчас, вымою ковёр водой с розовой эссенцией, — тихо прошептала я.
— Глупостями не занимайся! — хозяин шагнул ко мне, аккуратно поднял на ноги и вытер лицо носовым платком. — Даже если ты безнадёжно испортила ковёр, мне не жалко.
— Давно тошнит? — заботливо поинтересовался он, ласково проведя ладонью по моему животу. Дурнота отступила — может, от тепла? Недаром же больным грелку к животу прикладывают.
— Около недели, может, чуть больше, — смущённо ответила я.
Норн улыбнулся и усадил на диван, бережно обнимая за талию.
Мирабель позвонила в колокольчик, велев служанке прислать хыру вымыть ковёр.
— Лей, — хозяин усмехнулся, проведя рукой по моим волосам, — ты капли у моей супруги крала?
— Какие капли? — изобразила удивление я.
— Те самые. Знаешь, хотя бы, что пила? Мирабель, что ты держишь в бельевом ящике?
Госпожа покраснела и ответила:
— То, что я ни за что пить не буду.
В недоумении взглянула на неё. То есть как, ей же нельзя беременеть!
— Ты принимала аналог озиза, Лей, только жидкий и концентрированный. Мирабель в своё время прописал врач, а я, зная о твоих наклонностях, попросил мага немного поколдовать над цветом и запахом. Ну, и этикетку сменить. И не напрасно: как выяснилось, твои шаловливые ручки до неё добрались.
— Змейка, какая же ты наивная! — он рассмеялся и поцеловал меня. — Поверить, будто Мирабель хранит капли в легкодоступном месте! Может, она до этого и держала, но после моей просьбы убрала туда, где ты не достанешь. Ну что, сердишься? Тебе вредно, да и не за что: хорошо же было. Скажешь, нет? Это же не наркотик, а всего лишь способ раскрепощения женщины в постели. Норине Тиадей он бы тоже не помешал.
— Разве можно при посторонних говорить о таких вещах? — щёки Мирабель стали пунцовыми.
— Лей не посторонняя.
Норн удобно устроил меня на диване, подложив голову себе на плечо:
— Может, хочешь лечь? Всё ещё тошнит?
Молчала, пытаясь осмыслить его слова. То есть я всё это время пила вовсе не капли? Тогда… Шоан, неужели беременна? Поэтому меня и тошнит, поэтому хозяин так ласков, смотрит с такой любовью. Радует, что в глаза, а не на мой живот.
Точно, какая же я идиотка! Со всеми этими недомоганиями пропустила задержку, думала, что от нездоровья.
Вот и решилась дилемма, Иалей, у вас будет ребёнок. Только я желала родить его по своей воле.
Резко скинула с себя руку норна и выпрямилась. Мысли лихорадочно метались в голове.
— То есть вы, хозяин, обманом решили проблему с наследником? — спросила резко, даже грубо, но иначе не могла. Сейчас я на него злилась: не я выбирала, не я решала.
— Каким же обманом? Капли ты пила сама, они тебя в мою спальню не гнали, беременность не провоцировали. Я уж молчу про твою ложь: ты клятвенно заверила, что бутылочка с отравой закончилась, и, нарушив запрет, украла капли госпожи. Красивый поступок? То-то же! Завтра придёт врач, осмотрит и подтвердит или опровергнет мои догадки. А теперь вернёмся к столу: тебе нужно хорошо питаться.
— Спасибо, хозяин, я не голодна.
— Лей, перестань! Если всё ещё тошнит — это одно дело. Тогда приляг, тебе постелют в одной из гостевых. В Угловой, думаю, удобнее всего. Всё, что нужно, принесут туда, отныне будешь там жить. Но если ты из обиды и упрямства…
Хозяин встал, обнял и прошептал на ухо:
— Скажи, Змейка, ребёнок от меня — это так противно? Я так дурно к тебе отношусь, постель была для тебя тяжкой повинностью? Что покраснела? Помнишь то же, что и я? Ребёнок — это такое счастье, солнышко, твой ребёнок! Через столько времени!
Не стесняясь жены, он поцеловал меня, ещё раз погладил живот и, улыбаясь, увёл обратно в столовую.
Норина Мирабель последовала за нами. Её лицо красноречиво говорило о том, что она думает об открытом проявлении нежности ко мне со стороны супруга: я видела лёгкое раздражение, горечь, и недоумение. Однако когда норн провозгласил тост за будущего Тиадея, выпила и сухо поздравила, вызвавшись во всём помогать. Разумеется, я отказалась, сославшись на то, что всего лишь рабыня, но осеклась, почувствовав взгляд хозяина. Короткий возмущённый взгляд.
После, держа кувшин с водой (норн отпустил спать, но я не чувствовала себя настолько усталой, чтобы не задержаться на пару минут), с замиранием сердца спросила:
— Вдруг я рожу не мальчика?
— Неважно, — он поцеловал меня, — сейчас это совсем неважно. Главное, что ты носишь под сердцем ребёнка. Что ты к нему испытываешь?
— Ничего, — предпочла честность.
