загасить в себе огонь вопроса, как это человек не хочет брать того, что ему положено по закону, того, что ему дают за просто так, не хочет претендовать на жилплощадь?
На эти домогательства Раф ответил, неожиданно проявив не свойственную ему смекалку:
— Что тебе дадут в засратой экспедиции, в дремучем посёлке, где и контора и орган самоуправления располагаются в сараях? Дадут тебе с большим боем комнату в бараке, которую не отремонтировать никогда. Будь даже ты великим реставратором, который ремонтировал Лувр. А зачем мне комната в клоповнике, с придурками соседями-алкоголиками? Чтобы делить с ними место в коридоре: «Кому подвесить оцинкованную ванну для стирки белья на гвоздь?» И чтобы в пылу спора сосед с белой горячкой саданул топором тебе по темечку, и ты стал бы таким, как все?
— Как же другие?
— Другие становятся в очередь на жильё в хороших городах и лижут жопу до боли начальству, чтобы эта очередь двигалась быстрее, для него персонально.
— Тебя послушать — все просто вурдалаки, — сумничал Шура.
— Главное — я не «все»! У меня есть великая цель!
— Какая эта цель?
Раф вошёл в полный «раж» и не мог скрыть своих сокровенных мыслей. Он поведал случайно встреченному товарищу, Шуре, что хранилось в глубине его души:
— Хочу открыть большое месторождение нефти и назвать его своим именем!
— Эк, так ты честолюбивый! А с первого раза не скажешь!
— Не честолюбивый. Больше, можно сказать, сребролюбец. А что? Открою месторождение. Дадут мне государственную премию. Буду иметь много денег. Куплю автомашину «Волга». Дадут орден, хорошую квартиру. Не может же орденоносец жить в халупе с тараканами и мышами. Буду ездить по съездам и слётам, путешествовать. Путешествие — лучший отдых!..
Шура призадумался над словами своего попутчика. Стал даже ему завидовать, живо нарисовав своим воображением, как Раф с орденом Золотой Звезды на лацкане мчится на новом автомобиле. Но голова, не до конца охваченная алкоголем, произведённым Воркутинским ликёрно-водочным заводом, подсказала аргумент. Крыть этот аргумент, по представлению Шуры, было нечем:
— А ты не член Коммунистической партии!
— Ну и что!
— Тебе ничего не дадут! Исключено! Не членам партии — ничего не дадут! Это непобедимый закон нашей страны! Капитан Маринеску в одном походе на подлодке, во время войны, уничтожил три тысячи фашистов. Ему ничего не дали, а потом ещё посадили на десять лет в тюрьму за то, что взял без спроса железную кровать и семь брикетов торфа. Десятку лагерей отсидел! Умер потом под Питером, ему на памятник на могилу ветераны скидывались. А ему королевство Англии своим существованием обязано. Он одним ударом уничтожил экипажи всех самолётов, с которых Гитлер хотел бомбить Англию. А он за семь кирпичиков торфа десять лет лагерную баланду хлебал. Был бы членом партии, стал бы адмиралом!
— Поэтому, когда шли в атаку, писали: «Считайте коммунистом!» На случай, в какой капитан Маринеску попал, — неожиданно для себя мудро ответил Раф, — Когда месторождение большое открою, в партию примут автоматически. Главное, не сопротивляться, сказать: «Давно мечтаю быть коммунистом!»
— Так ты сейчас вступи, заранее!
— Не говори «гоп». Ты знаешь, они такие огромные взносы платят, за право быть избранным. Потом парторги начнут сношать за аморалку. Им самим девки не дают, а они завидуют, и каждый половой контакт разбирают на собрании. Такое извращение у них. Виртуальная групповуха. У нас в экспедиции, где я был на практике, у одного управленца-общественника жена была страшно бл…довитая. Давала всем помбурам, у кого вставал на неё. А этот партиец имел привычку бегать домой в рабочее время, прямо в пиджачке по морозу. Барак, где они с женой жили, стоял рядом с бараком, где была контора. Забегает он в квартиру в обед, а жену помбур дрючит коленно-локтевым способом с прогибом хребта. Этот партиец быстро закрыл дверь на замок снаружи. Прибегает в контору и прямым ходом к парторгу: «Давай, собирай партсобрание! Будем мою Марию разбирать на собрании!» Его еле уняли. Хорошо аргумент был, что помбур не член партии!
У Рафа была природная способность сводить ненужные ему разговоры на каламбур. Он быстро рассказал историю. Сосед соседке говорит: «Люба, я к тебе вечером приду!». «Приходи», — говорит та. «Так ты шею-то помой!». «А-а-а! Я шею помою, а ты не придёшь. И буду я сидеть, как дура, с помытой шеей!». Дальше Раф высказал свои опасения насчёт партии:
— Вступлю с партию, а месторождение не открою!
В какой-то момент он почувствовал, что слишком разоткровенничался с малознакомым парнем, проще говоря, с собутыльником. Поэтому он скомкал разговор, до конца не раскрывшись, что способность Пал Ивановича очень его взволновала. Раф решил максимально приблизиться к этому человеку, это стало планом-минимумом на ближайшие дни. Способность, чувствовать, где залегает месторождение нефти, была просто находкой для него! Во время этих размышлений в дряблую дверь их комнаты раздался стук с рыком:
— Можно? — в проёме двери появился Пал Иванович. — Мои юные друзья! — тривиально начал он, — А не испить ли нам яду Воркутинского ликёроводочного завода?
— Да на сегодня хватит! — искренне заскромничал Шура.
— Ну, всё равно, ужинать надо. На сухую — просто грех!
Пал Иванович был истинным ленинцем-партийцем, поэтому в бога показно не верил. В душе он побаивался кары божьей. Когда близкие люди спрашивали его: «Как ты думаешь, Паша, есть ли бог на небе? Ты веришь в бога?» Он категорически отвечал: «В бога я не верю! Но что-то там есть!»
Эта позиция была характерна для большинства советских людей. В существование бога верили, но молиться ему как-то ленились. Потом, соблюдать каноны не всегда было прикладисто. Допустим, подвернулась оказия сдобрить жену товарища. Вроде хочется, а по закону божьему запрещено. Поэтому советские люди сплошь и рядом применяли двойные стандарты: на людях служение богу громко осуждали, а втайне при возникновении опасности шептали: «Господи, помоги!»
Пал Иванович на людях ругался: «В креста бога-мать!», а втайне молил о спасении. Как всем таким зачлось на том свете — остаётся тайной.
Тем не менее, три новых товарища стали повторять дневной опыт. Правда, уже без одеколона. Дойдя до столовой, все втроём хором удивились: очередь в столовую была сравнима с очередью в мавзолей Ленина. Раф сказал, что в магазине здесь ассортимент по продуктам достоин ассортимента пропитания йогов. Исходя из этого, организовать пикник, закупившись в местном сельпо, представлялось совершенно невозможным. Пал Иванович обратился к скучающему водителю автобуса, стоящего на конечной остановке:
— А что дружок. Нет ли здесь по близости другой столовой?
— Есть! — ответил тот твёрдо, — В городе. Но по вечерам там ресторан «Вечерний». Садись, я туда как раз еду! — Очевидно, водителю совсем без пассажиров ехать было запрещено.
— Ну что, друзья, едем?
— Нет, неудобно, Пал Иванович! Когда мы теперь вам деньги отдадим. Вы и так нас угощаете, а тут ещё ресторан! — заскромничал Шура.
— Что за китайские церемонии! Отдадите, когда будут! Едем! — скомандовал Пал Иванович.
Погрузились. Автобус покатил по тряской дороге, сложенной из бетонных плит. Повозка, именуемая автобусом, давно была лишена штатных амортизаторов. По распи…дяйскому мнению спецов его эксплуатировавшего, «амортизаторы — лишняя трихамудь.» Это умозаключение было из разряда «тормоза выдумали трусы!» Поэтому в каждый стык плит перекаченные колёса ударяли, как паровой молот в плохо разогретую болванку. Оптимистичный Пал Иванович свято всех уверял, что это очень полезно:
— В почках не будет камней! Всё вытрясет!
Пессимистично настроенный на этот момент Раф добавил:
— Заодно и позвонки в трусы осыпятся!
Любой путь когда-нибудь кончается. Вскоре их высадили у крайних крупнопанельных домов. В одном из них на первом этаже был ресторан «Вечерний». На крыльце толпились страждущие попасть внутрь за
