это совсем не касалось, да от наемников, все так же мирно продолжающих трапезу вокруг своих костров, раздался голос Кривого Руга:
— Бергус, уйми своих буянов. Их сейчас всех убьют, а ты мне без своих горе-вояк и даром не нужен.
— Всем вернуться на место! — рявкнул разбойный вожак, и его люди, несмотря на сильное подпитие, послушались своего главаря.
— Вот и хорошо, — вновь раздался голос Кривого Руга. — Бергус, Пламен, идите сюда, еще раз все обсудим, относительно предстоящего похода.
Я подошел к Кривому Ругу и подсел на скатанный подле костра войлок. Следом в круг света влетел вожак разбойников Бергус, крепкий и стройный мужчина лет около тридцати, эдакий франт и благородный разбойник, разодетый в пошитую на заказ одежду из дорогих тканей. Он сел напротив Кривого Руга и, с трудом сдерживая смех, наклонился ко мне:
— Отлично ваш горбун Бобу сделал, — увидев мое удивленное его радостью лицо, разбойник пояснил: — Этот, гад, банду под себя подмять захотел, давно уже воду мутит, так что без него мне спокойней. С меня причитается.
— Потом обговорите свои дела, — буркнул Кривой Руг и расстелил на свету карту. — Думать надо, как пойдем в степь.
— Так ведь определили уже все, — я подвинулся поближе к карте. — Пять дней до Норгенгорда, от него три дня до границы, проскакиваем владения сагареков, там два конных перехода, и выходим на простор, где ловить нас просто некому. Еще десять дней пути, и мы будем у переправы через Итиль. После чего ждем караван, улучаем удобный момент и наносим удар.
— Так-то оно так, — Кривой Руг почесал затылок. — Но может, есть и другой путь, например через Горбонские холмы, дорога по длине выйдет такая же, а опасности меньше.
— Нет, — возразил я. — Те места малоизвестны, и если заблукаем, то караван упустить можем. Опять же проводники наши, что твой контрабандист, что наш купец, именно эту дорогу знают.
— Ладно, — согласился наш временный командир отряда, скатывая карту, — сделаем как решили, чего уж сомневаться.
На следующий день начался первый настоящий день похода. Каждый боец уже определился как ему удобней передвигаться, все было уложено как надо, и можно сказать, что вчера примерялись к дороге, а сегодня уже прочувствовали. Пять дней до Норгенгорда прошли, как им и положено, переход, отдых, вновь переход, и опять отдых. Проблем нигде не возникало, и вид военного отряда передвигавшегося в сторону от основных боевых действий, никого не смущал. Только на въезде в сам Норгенгорд, где предполагалось докупить припасов и перековать разбойничьих лошадей, вышла небольшая заминка. Один из стражников указал на проезжающего мимо лесного бродягу и прокричал:
— Держите разбойника! Я узнал его, это бандит из шайки Бергуса!
Вперед выехал Кривой Руг и, перекрывая гомон людей и орущего стражника, выкрикнул:
— Спокойно! Эти люди амнистированы и находятся на службе герцога.
От стражников отделился десятник, старший на посту, и потребовал:
— Бумагу предъяви.
Документы были предоставлены, вопрос решен и нас впустили в город. За сутки мы сделали все что хотели и вновь двинулись в дорогу. Прошло еще три дня и, перейдя брод в верховьях Быстриши, мы оказались на враждебной территории. Оставалось самое, на мой взгляд, трудное, проскочить степи, по которым кочевали сагареки. Вояки они не очень, оружие, как говорили наши проводники, плохое, да и многочисленностью своей похвастаться не могли. Единственная причина, почему их до сих пор никто не изничтожил, это их бедность, и то обстоятельство, что их земли, бесплодные и безводные холмы растянувшиеся ниткой вдоль границ Эльмайнора, никого и никогда не интересовали.
В голову нашего отряда выдвинулись проводники, контрабандист Белик и купец Бойко Путимир, и по известным только им тропам, мы двинулись на северо-восток. Весь расчет был на то, что сагареки в это время года всегда кочуют дальше к северу, а здесь если и есть кто, что маловероятно, то пара патрулей в несколько всадников. Прошел один день, за ним второй, и наш отряд, так и не встретив ни одного человека, миновал угрюмые и негостеприимные земли племени сагареков. Наконец, мы вступили в места, которые раньше принадлежали Дромскому каганату.
— Эх, — тоскливо окинув окрестности взглядом, произнес купец Путимир, — какие места. Это сейчас здесь пустынно, лет семь уже, а раньше жизнь в этих местах кипела, ведь это самая благодатная земля на всем свете. Смотри Пламен, трава выше пояса, хоть в зиму скотину на выпаса выгоняй, быки завсегда даже самый глубокий снег раскидают и свое стадо прокормят, а через то, и дромы завсегда сыты были. А вон ягоды, и сколько их, весь куст улепом, а ниже опустись, тут тебе и земляника с клубникой, да все что душа пожелает. Бывало зайдешь в траву, раздвинешь ее руками, и горстями ягоды в корзину скидываешь. И грибов здесь много, да разных. А какой мед в этих краях? Вы то не помните, малыми еще были, когда эти благословенные прародителем нашим Сварогом места покидали, а я помню, и он мне, мед этот, бывает, что и до сих пор ночами снится.
— А ты из этих мест, Бойко? — спросил я купца.
— Да, два дня пути дальше к северу, приток Итиля, речка Медведка, там городок наш стоял, Броды. Не подчинились горожане рахдонам, а за это, у них наказание одно — смерть на алтаре. Вот только из всего городка в тысячу человек, ни одного живьем не взяли. Люди предпочли умереть, но не сдаться.
— А как тут с охотой, прокормимся, если караван долго ждать придется? — перевел я тему.
— Птицы здесь много, так что не пропадем. Утки, лебеди, гуси, журавли, куропатки, тетерки, дрофы степные, тут без всяких охотничьих навыков можно птицу бить, обычными палками. И поверь мне, я не вру, и не для красного словца это все говорю, так оно и есть. Кроме этого, рыбы в реке много, днем-то, конечно, таиться в балках придется, ведь хоть и мимоходом, а бывают в этих местах патрули конные, но ночью порыбачить можно запросто. Мы бывало по детству сети как затянем, то тут тебе и все: осетр, лещ, селедка, налимы, судак. Благодать.
— Скажи, купец, вот мы с тобой разговаривали о наших родителях, кого-то из них ты знал?
— Нет, — Путимир пожал плечами, — Кто я, а кто они? Разные слои населения, и тут дело не в том, что они при дворе кагана, а я был молодым приказчиком в Арисе, все дромы — родня друг другу. Просто, не встречались, правда, отца твоего раз мельком на параде видел, все же командир Первой сотни, Первого гвардейского полка, зять правителя.
Некоторое время мы ехали молча, купец вспоминал молодость, а я размышлял о нашем дальнейшем будущем. Раскидывал ситуацию и так, и эдак, пока, наконец, не спросил Путимира:
— Как ты думаешь, Вернигор сын Баломира, жив?
— Вряд ли, — горько усмехнулся купец. — Если бы он был жив, то уже объявился, — предугадывая мой следующий вопрос, он сказал: — Так получается, что вы трое единственные претенденты на престол кагана, помимо Хаима.
— И как думаешь, пойдет за нами народ?
— Сейчас, нет. Пока, вы никто, а вот через три-четыре года, если останетесь к этому времени в живых и покажете себя, то очень даже может быть. Однако, есть и другой момент, останется ли народ дромский в этих степях через три-четыре года? Тут ведь дело не только в том, что нас уничтожают. Тех, кто здесь остался, лишают основного: языка, культуры, обычаев и веры. В прошлом году на торг в Кримгорде рахдоны приезжали, а с ними пятеро дромов было.
— И что?
— Да ничего, посмотрели на меня как идиота неполноценного, и на своем родном языке разговаривать со мной отказались.
Мне сразу вспомнился тот наемник, которого мы допрашивали в доме мадам Эрмины Хайлер, как его, Мендэл Тупица, который забыл свое имя. Сколько их еще таких, отчаявшихся и предавших свой народ, а ведь придется убивать таких при первой же возможности, причем безжалостно, показательно и жестоко.
На пятый день пути наше спокойное и размеренное путешествие закончилось. Один из боковых разъездов, двое наших парнишек и двое наемников, примчался с вестью, что по степи идет отряд неизвестных воинов в три десятка лошадей. Издалека не видно кто такие, но они наш дозор тоже заметили
