иконок на его визоре. Докладывался Тариэль, ожидающий на своей позиции где-то в высотках западного бизнес-округа. За ним последовал сигнал готовности от Койн и затем ещё один от Гарантина.
Две прочие иконы оставались тёмными. Без Йоты, они должны будут работать без телепатического прикрытия. Если Сыны Хоруса решат использовать псайкера, предупреждения не будет... но, с другой стороны, Легион Воителя раньше никогда не полагался на подобные вещи, и у Ассасинорум не было никаких разведданных о том, что они сделают это сегодня. Это был риск, на который Келл был готов пойти.
И Соалм...
Отголосок этой мысли настойчиво отдавался в его груди, и он был удивлён напором неожиданного чувства. Он помнил, что было в её глазах, когда она вошла в комнату в усадьбе Вененум: холод и отвращение. То же самое выражение, что было на её лице все эти годы тому назад, в тот день, когда он сказал ей, что согласился на миссию по розыску убийцы их матери и отца. Только тогда, была ещё и жалость. Наверное, со временем она потеряла способность к состраданию.
Сейчас он понимал всю глупость этого, но когда-то он надеялся, что она может прийти к пониманию причины, по которой он сделал свой выбор. Убийство их родителей впечаталось в его разум болезненным, жгучим клеймом – неукротимой потребностью в мести, хотя в то время он не мог выразить это словами. Деяние, которое нельзя было обратить вспять, и которое нельзя было оставить безнаказанным.
И когда ликвидация была доведена до конца, после всех тех смертей, которые потребовались, чтобы этого достичь... Мать и отец по-прежнему были мертвы, но он отомстил за них, а ценой за это была лишь любовь последнего человека, для которого он что-то значил. Келл всегда считал, что если бы у него был шанс переиграть тот момент, совершить тот выбор снова, то он сделал бы всё точно также. Но посмотрев в глаза своей сестры, он обнаружил, что эта уверенность начала разрушаться.
На первых порах было легко на неё злиться, отвергать её, платить ненавистью за то, что она от него отвернулась, отказавшись от семейного имени. Но шло время, гнев остывал и превращался во что-то другое. Только сейчас он начинал понимать, что он переплавился в сожаление.
Налетел порыв лёгкого ветерка, и Келл нахмурился от своих собственных мыслей, изо всех сил гоня их из головы. Он переключился обратно на миссию, подготовил укрытие, собрав свои принадлежности и сложив всё, что могло понадобится на этом этапе, в пределах лёгкой досягаемости. Вернувшись по своим следам, он установил на лестничных пролётах и в коридорах, ведущих к прачечной, спаренные растяжки, чтобы прикрыть свой тыл, а затем разместил свой пистолет так, чтобы он мог бы незамедлительно его схватить.
Тогда, и только тогда он начал готовить снайперскую винтовку 'Экзитус'. Один из Директоров Терциус клана рассказывал ему о нихонцах, нации свирепых воинов древней Терры, которые, как утверждалось, раз обнажив свои мечи, не могли вернуть их в ножны, пока оружие не попробует крови. Для Келла в этом принципе было что-то привлекательное: было бы неправильным зачехлить такое великолепное оружие, как это, не забрав перед этим чью-нибудь жизнь с его помощью.
Он устроился лёжа на животе, проходя через медитативные упражнения, чтобы расслабиться и подготовить тело, но обнаружил, что это сложно сделать. Его глодали вопросы, выходившие за рамки миссии – или, если быть честным, вопросы, перемешавшиеся с ней. Он нахмурился и перешёл к работе над винтовкой, настраивая блок прицела, перебирая режимы зрения. Келл пристрелял оружие за время их пребывания с повстанцами Капры, и теперь оно было продолжением его самого, и все действия исполнялись автоматически и гладко.
Углубления микроскопических датчиков на дуле винтовки передавали информацию непосредственно в его шпионскую маску, предоставляя изменения в допустимом разбросе и подробные измерения поправок на ветер. Он отщёлкнул вниз сошку и установил оружие. Келл позволил своей выучке вычислить дистанцию, компенсировать падение пули с расстоянием, вращательный момент, торможение из-за влаги, всё ещё висящей в воздухе после последних дождей, и ещё дюжину других факторов. Соблюдая осторожность, он активировал соединение между своим импульсным передатчиком и 'Пикой'. Секунду спустя появилась новая иконка: 'Пика' была готова.
Он прильнул к прицелу. Изображение на дисплее стало чётче и стабилизировалось. Его линия прицела прошла от высотного здания, над обрубком памятника по соседству, через коридор выжженного взрывом офиса Администратума, всё ниже и ниже к открытой площади, который местные звали Плазой Освобождения. Это на ней на заре Великого Крестового Похода Хорус Луперкаль убил нечестивого короля- священника, правившего Дагонетом в самые чёрные годы планеты. Это здесь он потратил всего лишь один выстрел и вселил в солдат тирана такой страх, что они сложили оружие и сдались, едва его увидев.
В поле зрения вплыла фигура, слегка размытая движением километров воздуха между ними. Мужчина средних лет в униформе войскового командира СПО. Когда он посмотрел в направлении Келла, его рот задвигался и подпрограмма чтения по губам, встроенная в универсальный ауспик прицела, автоматически перевела слова в текст.
Виндикар сделал незаметнейший из кивков и использовал торс Койна, чтобы оценить настройки для окончательной дистанции. Затем замаскированный Каллидус ушёл из поля зрения, и Келл обнаружил, что разглядывает голое пятно молочно-белого мрамора.
Песчаная буря скрывала её лучше, чем любой камуфляж. Йота двигалась сквозь неё, наслаждаясь ветром, мотающим её тело в разные стороны, шуршанием и щелчкам частичек, шлифующих её металлический шлем-череп и теребящих 'анимус' за его выступающие части.
Йота наблюдала за миром сквозь сапфировый глаз псионического оружия, чувствуя его пульсацию и дрожь на периферии своих мыслей как холод в голове. Люди проходили под огненной дугой, и она отслеживала их. Каждый из них замечал её внимание, даже не осознавая этого: они непроизвольно поёживались и сильнее запахивали свои бурнусы, ускоряя шаг, чтобы чуть-чуть быстрее достичь тепла, света и безопасности. Они ощущали её, не воспринимая своими органами чувств, – падавшую на них зловещую, вездесущую тень пустоты, которую она отбрасывала. Если она обращала свой жёсткий, сияющий взгляд на детей, те начинали плакать и не понимали причины. Когда она проходила рядом с палатками, полными спящих людей, то слышала, как они бормочут и стонут вполголоса: она пролетала над их снами, как грозовая туча, несомая ветром, на мгновение затеняя небеса их подсознания, прежде чем скользнуть за горизонт.
Душа парии Йоты – или её отсутствие – заставляла людей отворачиваться от неё, отводить глаза от затенённых уголков, которыми она пробиралась. Это играло на руку её незаметности, и она вошла в лагерь-убежище, не подняв тревоги. Она вскарабкалась по опоре заброшенного крана, прошла через пустую кабину и вдоль его ржавого моста. Ветер перебирал струны ветхих кабелей, и они стонали неслаженным хором.
Отсюда ей открывался прекрасный вид на выброшенный на берег корабль, который находился в центре поселения. От него расходились лучами все тропинки, которые только здесь были. Ещё до этого она засекла припаркованный скиммер, выпиравший из-под потрепанного брезента: последний раз она видела эту машину в укрытии Капры. Она устроилась поудобнее и начала ждать.
В конце-концов люк открылся, пролив в пыльный воздух жёлтый свет, и Йота сместилась по длине моста крана, наблюдая.
Наружу вышла четвёрка вооружённых мужчин, двое из них несли между собой маленький металлический ларец. За ними следовала Вененум и старая аристократка, которая так странно говорила об
