жены сотрудников шли помогать мужьям в лаборатории готовить эксперименты. А Обреимов выделил ей клочок земли, на котором мама создала «садик Эдди», где выращивала на радость всем тюльпаны, нарциссы и маки.
Затем директор пригласил сюда работников Ботанического сада, и вместе с ними она озеленила территорию УФТИ.
Вообще, Харьков и жизнь в нем ей нравилась: все здесь кипит, строится. Поэтому даже на бытовые трудности она смотрела глазами отца — как на временное неудобство. В голодную пору продавала вещи, чтобы купить продуктов. Так укатилось в торгсин даже обручальное кольцо.
Конечно, скучала по Англии, писала сестре длинные, подробные, как дневник, письма: «…Наконец купили рояль! Теперь можно играть на скрипке и на рояле. Кира играет, когда выдается первая же пауза. Обреимов тоже играет на рояле, и я иногда хожу к нему играть на скрипке. Дом стараюсь сделать уютным и теплым. Не смогла купить шторы, поэтому купила марлю, наклеила на нее газеты, и получились прекрасные шторы. А Кира сделал вертящуюся спираль из фольги над торшером». 6 ноября 1930 года сообщает: «Кира должен демонстрировать членам правительства свою новую установку с громким треском и снопом искр». А 14 октября 1931 года детализирует: «Кира с Антоном готовятся получить 1 300 000 волы для расщепления атома, но так как им надо 7 000 000, то еще многое предстоит сделать». Такая четкая техническая информация скрипачки была, надо полагать, не что иное, как неофициальное сообщение Кокрофту и Уолтону, уже стоявшим на пороге осуществления ядерной реакции с помощью заряженных частиц, о том, что группа Синельникова тоже выходит на завершение эксперимента по расщеплению ядра атома протонами высокой скорости.
В 1931 году Эдди на полгода поехала в Англию. Вернулась со стульями, кухонной утварью, швейной машинкой мамы. И началось ее новое увлечение домом. К этому времени высоковольтную бригаду Киры (в нее входили Вальтер, Лейпунский и Латышев) уже признавали достойной уровня английских ядерщиков, в УФТИ зачастили гости, и Эдди поручили принимать их.
— В доме родителей побывали Иоффе, будущие нобелевские лауреаты — Капица, Семенов, Ландау, Кокрофт, Дирак, — вспоминает Джилли Кирилловна. — Часто приезжали Курчатов, Кобеко, Малышков. Они ехали к отцу продолжать изучение новых диэлектриков-сететоэлект-риков. Проводили совместные конференции, но стремились встретиться и с мамой, чтобы зарядиться ее живой английской речью, смехом и виртуозной игрой на скрипке. Всех их, занятых серьезным делом и представляющих секреты государственной важности, мама принимала с радостью, некоторые жили у нее подолгу как друзья. А она после этого пишет сестре: «Англичане под большим впечатлением от нашего института и говорят, что он организован лучше, чем Кавендиш». Сообщая о визите американца Ван де Гоафа, за работами которого муж внимательно следит, снова детализирует: «Теперь Кира занят построением… самого большого в мире генератора, с которым надеется получить 7,5 миллиона вольт напряжения. Это большой шаг вперед в развитии техники для исследования атома». Спустя годы отец сообщил на Всесоюзной конференции по атомному ядру о запуске его группой первого в Европе электростатического генератора на 3,5 миллиона вольт.
Но вскоре Эдди замечает: друзья стали сдержанными при посторонних и раскрепощаются только наедине с ней и Кирой. Она еще не понимала происходящего вокруг. Внезапный арест Обреимова расценила как недоразумение.
Об арестованном Лейпунском думала, что тот в командировке. Когда Капица, узнав, что ему запретили выезжать в Англию, перестал шутить с ней, решила, что он получил ответственное правительственное задание.
В 1934 году снова поехала в Англию. Беременность позволила ей отвлечь внимание сначала польских, а затем и немецких таможенников — от последних спрятала пачку газет и журналов с описанием работ Киры по расщеплению атома, сев на нее буквально перед их появлением в купе. Так издания с иллюстрированными материалами об ученых, расщепивших ядро лития, оказались в Кавендише. Назад она вернулась в мае 1935 года с трехмесячной дочерью Джилли. В Ленинграде их встретили Кира и Курчатовы. Отдохнув после переезда, Эдди спешит в Харьков, где попадает с малышкой под патронаж Веры Вальтер, ухаживающей за тремя своими малышами.
— В ту пору к нам часто приезжали Курчатовы, — продолжает Джилли Кирилловна.
— Если дядя Игорь наведывался один, то спал под роялем. С Марией Дмитриевной у мамы были отношения, как со старшей сестрой. Та многое подсказывала ей, в частности — как надо было вести себя в то время. Когда женщины УФТИ стали сдавать нормы «ворошиловского стрелка», она и Вера Вальтер тоже стали значкистами. В общем, постепенно становилась нашей, советской, женщиной.
В 1939 году у Синельниковых родился сын Патрик. Кирилла в УФТИ и в университете, где он преподает, уже все уважительно зовут КД: он возглавляет кафедры, становится координатором экспериментов. В годы войны в Казахстане Синельников с Вальтером и Головиным разрабатывает для фронта радиолокатор КИАтрон (Кирилл, Игорь, Антон). Как только освободили Харьков, поспешил в город, где разрушил планы украинской Академии наук расформировать УФТИ и создать новый физтех, но уже в Киеве. Одержать эту победу ему помог друг юности Курчатов, предложивший построить на имеющейся базе еще и лабораторию № 1 под сверхсекретную урановую программу. Свой московский институт Курчатов видел в этом тандеме под № 2. Отдавая должное таланту Кирилла, он добивается его утверждения директором УФТИ АН Украины и лаборатории, а заместителем — Вальтера. Такая расстановка друзей на ключевые позиции помогла главному уранщику сэкономить в разоренной войной стране год научного поиска ядерных констант веществ, которые предполагалось использовать в атомном котле.
— Окрыленные новой задачей, папа и дядя Антон быстро восстановили институт и подобрали кадры, способные создать генератор мощнее довоенного электростатического на два-три порядка. Эту задачу КД решает, предложив построить линейный ускоритель. В итоге добыли энергию в 20 миллионов электрон-вольт, в 1955 году ускоритель давал 80 МэВ, и отец взялся созывать генераторы на 300 миллионов и два миллиарда, которые и были затем запущены. Именно они позволили стране проникнуть в тайны атома, создать надежный ядерный щит. Эдди уже не была безъязыкой и бурно воссоздавала семейное гнездо. Ее портрет, написанный Анной Капицей углем в Лондоне, и «Кипарисы» Ван Гота хранились в доме среди икон. Это было все, что удалось собрать после войны. КД не мог-жить без музыки, и первой дорогой покупкой стал рояль, приобретенный вместо разбитого фашистами «Сгейнвея». Он играл на нем так же виртуозно, как и раньше, а она после гибели Патрика в Алма-Ате все чаще откладывала скрипку и вскоре перестала прикасаться к ней. К 50-летию друзья подарили КД приемничек, ловивший передачи Би-би-си. Теперь родители по утрам горячо обсуждали события в мире. Восстановилась и переписка с сестрой в Англии.
КД еще во время эвакуации в Кзыл-Орду заболел энцефалитом. Он как мог противостоял недугу. И только жена да Вальтер знали, какие физические и душевные боли переживал он, чтобы оставаться на уровне. Ведь даже дочь в университете на его лекциях всегда видела отца собранным, лучезарным, добрым к студентам, первым сообщавшим им зарубежные новинки. Он, как и раньше, проводил с молодыми учеными еженедельные конференции, на которых непременно вступал в дискуссии, отыскивал таланты, доверял им ответственные должности, даже если те еще и не имели ученых степеней. Он ценил способность мыслить и умение решать масштабные задачи, сумел превратить УФТИ в академию физических наук, изучающую кристаллы, криогенную физику, электромагнитные колебания. Здесь в предельно короткий срок разработали жаростойкие покрытия на твэлы и конструкционные, материалы будущих АЭС, создали для ядерного Арзамаса ускоритель электронов с рекордными параметрами.
В эту пору Курчатов сообщил Эдди, что она может свободно посещать Москву: МГБ сняло с нее подозрения: «Мне дали прочитать копии всех твоих писем — они достойны быть напечатанными в «Правде» вместо передовиц и комментариев. Я рад, что наш визит на Красную площадь в ожидании салюта
