— Нет, батька, мы не спали. Из хлева он не мог уйти с нашей стороны. —
— Тише! Не будите атамана! Если лях не вышел, то, должно быть, где-нибудь прячется. А вы везде смотрели?
— Везде смотрели.
— А на чердаке?
— Куда ему было на чердак влезть, когда он связан?
— Дурак! Если б он не развязался, то был бы здесь. Искать его на сеновале! Зажечь огонь!
Искры посыпались снова. В хлев собралась вся стража. Поднялась страшная суматоха. Один советовал одно, другой другое.
— На чердак! На чердак!
— Смотри снаружи!
— Не будите атамана, а то беда!
— Лестницы нету!
— Принести другую!
— Нигде нету!
— Беги в хату, нет ли там.
— О, проклятый лях!
— Лезь по углу на крышу, через крышу можно войти.
— Не выйдет, карниз обит досками.
— Принести копья! — загремел голос Голоды.
Часть казаков побежала за копьями, остальные задрали головы и поглядывали на чердак. Через отворенные двери проникли лучи рассвета и озарили отверстие, ведущее на сеновал, черное и молчаливое.
Казаки снизу не переставали уговаривать пана Заглобу:
— Ну, пан шляхтич! Спусти лестницу и слезь. И так не уйдешь, зачем утруждать людей? Слезь, слезь!
Тишина.
— Ты умный человек! Если б тебе это помогло, так ты бы сидел, но так как это тебе не поможет, ты слезешь добровольно; ты же умный!
Тишина.
— Слезь, а то мы тебе шкуру с головы сдерем, а потом головой в навоз спустим!
Пан Заглоба оставался одинаково безучастным как к просьбам, так и к угрозам, и сидел в темноте, как барсук в своей норе, готовясь к отчаянной обороне. Только губы его шептали какую-то молитву, да рука все крепче сжимала саблю.
Казаки возвратились, связали копья по три вместе и поставили их остриями к отверстию. У пана Заглобы мелькнула было мысль втащить их к себе, но не стал этого делать: все равно принесут другие.
Понемногу весь хлев наполнился народом. Одни светили лучинами, другие понатаскали шестов и лестниц. Лестницы все оказались коротки. Решили связать их ремнями, потому что по копьям, действительно, трудно было взбираться. Однако и на это нашлись охотники.
— Я пойду! — разом крикнуло несколько голосов.
— Ждать лестницы! — скомандовал Голода.
— А что помешает, батька, попробовать по копьям?
— Василий влезет; он как кошка взбирается.
— Ну, пробуй.
Другие начали подшучивать:
— Эй, осторожней! У него сабля, голову раскроит, вот увидишь.
— Я сам его за чуб поймаю и стяну вниз.
Однако Василий не робел.
— Он знает, что если пальцем тронет меня, то атаман рассчитается с ним… и вы, братцы.
То было предостережение для пана Заглобы, который сидел, притаившись на своем месте.
Казаки начинали приходить в веселое расположение духа; эпизод с паном Заглобой забавлял их.
— Одним дураком будет меньше на белом свете.
— Он не увидит, как мы заплатим за твою голову.
— Он колдун. Черт его знает, во что он там оборотился. Кого ты там найдешь?
Василий, который уже было собрался лезть, вдруг остановился.
— На ляха я пойду, — сказал он, — ну, а на черта нет.
Впрочем, в это время лестница была уже связана и приставлена к чердаку. Взбираться по ней было плохо: тонкие перекладины так и трещали под тяжелыми ногами казаков. Первым полез сам Голода.
— Ты видишь, пан шляхтич, тут не шутки, — сказал он. — Хочешь сидеть наверху — сиди, но не обороняйся; мы тебя достанем, хоть бы для этого нам пришлось разобрать весь хлев. Сообрази-ка это!
Наконец, голова его поравнялась с отверстием; вдруг послышался свист сабли, казак страшно вскрикнул, зашатался и упал вниз с раскроенной пополам головой.
— Коли! Коли! — закричали казаки.
В хлеве поднялся страшный шум и беспорядок, но надо всем этим царил громовой голос пана Заглобы:
— А, злодеи, людоеды! А, негодяи! Всех вас до одного перекрошу, шельмы! Узнаете вы рыцарскую руку. На мирных людей нападать ночью, в хлеву запереть шляхтича… мерзавцы! Идите, идите сюда! Влезайте!
— Коли! Коли! — кричали казаки.
— Хлев спалим!
— Я и сам спалю, свиные вы хвосты, только с вами!
— А ну-ка разом! — крикнул старый казак. — Держать лестницу, подпирать копьями! Закройте головы снопами и вперед… Нужно взять его!
С этими словами он начал взбираться вверх, а за ним еще двое казаков. Перекладины начали трещать, лестница выгнулась еще более, но свыше двадцати сильных рук удерживало ее от падения.
Еще несколько минут, и три новых трупа свалились вниз.
Пан Заглоба, разгоряченный триумфом, рычал, как буйвол, и изрыгал такие проклятия, каких еще не слыхал свет и от которых замерла бы душа в казаках, если бы ими не начало овладевать бешенство. Некоторые из них тыкали копьями в чердак, другие карабкались на лестницу, хотя знали, что идут на верную смерть. Вдруг крики смолкли, и в дверях хлева показался сам Богун.
Он был без шапки, в одной рубашке и шароварах. Глаза его горели, в руках сверкала обнаженная сабля.
— Через крышу, собаки! — крикнул он. — Содрать солому, разобрать доски и брать живьем.
Пан Заглоба тоже увидал его.
— Подойди ты только сюда, хам! — зарычал он. — Нос и уши обрублю… шеи твоей не трону — она добыча палача. А, что? Струсил, боишься, мальчик? Связать этого негодяя!.. Слышите вы, дураки?.. Прощение получите. Что, висельник, что, кукла жидовская? Подойди, подойди! Выставь только голову на чердак. Что же ты! Я тебе буду рад, я тебя так угощу, что тебе припомнится и твой отец-дьявол, и мать- ведьма.
Доски на кровле начинали трещать. Вероятно, казаки взобрались и начали отдирать обшивку.
Заглоба слышал все это, но страх не лишал его сил. Он совершенно опьянел от битвы и крови.
'Уйду в угол, там и смерть моя', — подумал он. Но в эту самую минуту на дворе раздались выстрелы, и несколько казаков торопливо вбежали в хлев.
— Батька! Батька! — отчаянно кричали они. — Иди сюда!
Пан Заглоба в первую минуту не понял, что произошло, и удивился. Он приблизился к отверстию, заглянул туда — хлев пуст. Доски на крыше более не трещат.
— Что такое? Что такое? — громко спросил он. — А! Понимаю. Они хотят поджечь хлев и стреляют в крышу из пистолетов.
