добычей литовских войск.
— Правда, правда! — восторженно сказал пан Лонгинус. — Клянусь Богом, не один человек с удовольствием поменялся бы с вами умом.
— Да я-то не со всяким буду меняться; боюсь, как бы вместо ума в обмен не получить ботвиньи. Между литвинами это часто бывает [73].
— Опять принялись за свое, — слегка обиделся Лонгинус.
— Позвольте же мне закончить. Так если ее нет ни у Кривоноса, ни в Киеве, где же она, я вас спрашиваю?
— В том-то и вопрос!
— Если вы догадываетесь, то говорите скорей, я не могу больше ждать! — крикнул Скшетуский.
— За Ямполем! — проговорил Заглоба и обвел всех единственным, но торжествующим оком.
— Откуда вы это знаете?
— Откуда я знаю? А вот откуда: сижу я в хлеву (этот негодяй приказал меня запереть в хлев, чтоб его свиньи за это съели!), а вокруг казаки разговаривают. Я приложил ухо к стене и слышу, как один говорит: 'Теперь атаман, должно быть, за Ямполь поедет', а другой: 'Молчи, говорит, если тебе жизнь дорога'. Я даю голову на отсечение, что она за Ямполем.
— И сомнений никаких быть не может! — вскричал Володыевский.
— В Дикие Поля он ее не увез, а по-моему разумению, спрятал где-нибудь между Ямполем и Егорлыком. Я бывал в тех краях. Там, над самым Днестром, много оврагов, укромных мест и камышей; там в хуторах живут люди, ни о чем не ведая. У таких-то диких отшельников он, вероятно, и спрятал ее; там и безопасней.
— Да, но как доберешься туда, когда Кривонос дорогу загораживает? — сказал пан Лонгинус. — А Ямполь, как я слышал, это просто разбойничье гнездо.
Скшетуский вскочил с места.
— Даже если бы мне грозило десять смертей, я попытаюсь спасти ее. Переоденусь и буду искать. Бог мне поможет, я найду ее.
— И я с тобой, Ян! — воскликнул Володыевский.
— И я, в нищенском платье, с торбаном. Доверьтесь мне, я более вас опытен в этом деле. А так как торбан мне окончательно опротивел, я возьму волынку.
— Может быть, и я на что-нибудь сгожусь тебе, Ян? — жалобно протянул пан Лонгинус.
— Наверняка, — подхватил Заглоба. — Когда придется нам перебираться через Днестр, вы будете переносить нас на плечах, как святой Христофор.
— От души благодарю вас, — сказал Скшетуский, — и принимаю вашу помощь. Дай мне, великий Боже, отплатить вам за все, что вы сделали для меня.
— Мы все как один человек! — крикнул Заглоба. — Бог любит согласие, и вы увидите, что мы скоро пожнем плоды трудов своих.
— Мне не остается ничего другого, — после минутного молчания сказал Скшетуский, — как отвести хоругвь к князю и немедленно отправляться на поиски. Мы пойдем Днестром, на Ямполь, до самого Егорлыка, и всюду будем искать. А если, как я надеюсь, Хмельницкий уже разбит или будет разбит, прежде чем мы дойдем до князя, то и наш долг по отношению к отечеству нам мешать не будет. Войска, вероятно, пойдут на Украину, чтобы погасить остатки бунта, но там и без нас обойдутся.
— А после Хмельницкого наступит очередь Кривоноса, тогда мы можем вместе с войсками идти на Ямполь, — сказал Володыевский.
— Нет, нам нужно там быть раньше, — воспротивился Заглоба, — но прежде всего отвести хоругви, чтоб иметь руки свободными. Я думаю, что князь останется доволен нами.
— В особенности вами.
— В особенности мной, потому что я привезу ему добрые вести. Знаете ли, я рассчитываю на награду?
— Так, значит, в путь?
— До утра нужно отдохнуть, — сказал Володыевский. — Впрочем, пусть распоряжается Скшетуский, он тут командир, но я предупреждаю, что если мы выйдем сегодня, все мои лошади попадают.
— Я знаю, что сегодня идти нельзя, но к завтрашнему дню они отдохнут.
На следующий день наши друзья двинулись в путь. Следуя княжескому приказу, они должны были возвратиться в Збараж и там ожидать дальнейших указаний. В Волочиске был назначен привал.
Но едва лишь рыцари, утомленные долгим переходом, заснули, как в лагере поднялся шум, и стража дала знать о приближении какого-то конного отряда. То были свои, татары пана Вершула. Заглоба, пан Лонгинус и Володыевский тотчас же собрались в хате Скшетуского, а вслед за ними в комнату стремительно влетел человек, задыхающийся, весь покрытый грязью, донельзя измученный. Скшетуский, как только увидел его, всплеснул руками:
— Вершул!?
— Да… я! — еле простонал вошедший.
— От князя?
— Да!.. Не могу говорить!
— Какие вести? Хмельницкого больше нет?
— Нет больше… республики!
— Ради Бога, что вы говорите! Поражение?
— Поражение, позор, срам… без битвы!.. Все погибло!.. О! О!
— Ушам не хочется верить. Говорите же, говорите, ради Христа!.. Гетманы?..
— Бежали…
— Где наш князь?
— Уходит… без войска… Я от князя… приказ… сейчас же во Львов… нас преследуют.
— Кто? Вершул! Вершул! Опомнитесь, рыцарь! Кто?
— Хмельницкий, татары!
— Боже праведный! — воскликнул Заглоба. — Земля разверзается.
Но Скшетуский понял, в чем дело.
— Оставим расспросы, — сказал он, — теперь на коней!
— На коней, на коней!
Татары Вершула еще не слезали с лошадей; жители проснулись и вышли из домов с фонарями и факелами в руках. Горестная весть молнией облетела весь город. Колокола забили тревогу, спокойный до того городок весь взволновался. Жители хотели уходить вслед за войском и торопливо укладывали на телеги более ценные пожитки; пришла депутация с бургомистром во главе просить пана Скшетуского, чтобы он не уезжал и проводил бы жителей хоть до Тарнополя, но пан Скшетуский и слышать об этом не хотел, имея перед собой четкий приказ идти на Львов.
По дороге Вершул немного отдохнул и начал рассказывать, как было дело.
— С тех пор, как существует республика, еще не было такого поражения. Что в сравнении с этим Цецора, Желтые Воды, Корсунь!
Скшетуский заломил в отчаянии руки.
— Невероятно! — сказал он. — Где же был князь?
— Оставленный, умышленно отстраненный от всего, он не мог распоряжаться даже своей дивизией.
— Кто же командовал?
— Все и никто. Я давно служу, зубы на войне съел, но таких войск и таких полководцев еще не видывал.
Заглоба, который мало знал и вообще недолюбливал Вершула, с сомнением покачал головой.
— Может быть, вы сразу были настолько ошеломлены, что приняли небольшую стычку за генеральное поражение, — сказал он. — То, что вы рассказываете, просто уму непостижимо.
— Я согласен, что это невероятно, и охотно пожертвовал бы своей головой, если мне докажут, что я ошибаюсь.
— Каким же образом вы раньше всех оказались в Волочиске? Не могу даже думать, что вы первым
