войска и в любой момент может прибыть на помощь, он быстрее вступит с вами в мирные переговоры. Вы теперь ропщете, а я говорю вам, что князь, оставив ваш город и угрожая Хмельницкому извне, тем самым спасет вас и ваших детей. Держитесь, защищайтесь, остановите неприятеля хоть ненадолго, и вы спасете город и заслужите вечную благодарность республики. Тем временем князь соберет новые силы, поставит гарнизоны в другие крепости, разбудит дремлющую республику и поспешит вам на помощь. Идите же на валы спасать себя, своих детей и всю республику.
— На валы! На валы! — повторило несколько более смелых голосов.
Грозвайер, человек смелый и энергичный, заявил, что будет стоять насмерть.
Надежда вновь ожила в сердцах граждан. А тут еще Цихоцкий в заключение прибавил:
— Князь присылает вам известие, что неприятель близко. Поручик Скшетуский встретился с двухтысячным чамбулом и разбил его. Пленники говорят, что за ними идет огромная сила.
— На валы! — скомандовал Грозвайер.
— На валы! На валы! — повторили офицеры и горожане.
За окнами послышался необычный шум. Тысячи людских голосов слились в один крик. Внезапно двери с грохотом распахнулись, и в комнату ворвались несколько горожан.
— Зарево на небе! Зарево! — объявили они, прежде чем Грозвайер успел спросить их, в чем дело.
— Свершилось! — молвил Грозвайер. — На валы!!!
Зал опустел. Вскоре пушечный залп объявил жителям самого города, предместий и ближайших деревушек, что неприятель приближается.
На востоке все небо было окрашено кровавым заревом, словно море огня подходило к обреченному городу.
А князь тем временем поспешил к Замостью и, разбив чамбул, о котором упоминал Цихоцкий, занялся укреплением и без того сильной крепости. Скшетуский вместе с паном Лонгинусом и частью своей хоругви остался в крепости при пане Вейгере, старосте валецком, а князь умчался в Варшаву, чтоб побудить сейм к сбору новых войск и вместе с тем принять участие в предстоящем избрании короля. От этого избрания зависела и судьба Вишневецкого да и всей республики, потому что, если будет избран королевич Карл, партия войны возьмет верх, князь получит власть над всеми силами республики и борьба с Хмельницким начнется не на живот, а на смерть. Королевич Казимир, тоже известный своим мужеством, считался сторонником канцлера Оссолиньского и политики уступок по отношению к казакам. Оба брата не скупились на обещания и делали все, что могли, для привлечения сторонников. Силы обеих сторон были равны. Кто одержит верх? Канцлер опасался, как бы князь Еремия при теперешних обстоятельствах не склонил чашу весов на свою сторону; князь, в свою очередь, в силу тех же соображений, спешил лично поддержать своего кандидата. Потому-то он так и стремился в Варшаву, уверенный, что Замостье в состоянии долго удержать всю силу Хмельницкого и татар. Львов, по всей вероятности, можно считать спасенным, ибо Хмельницкий не мог долго оставаться перед этою крепостью, имея впереди более сильную — Замостье, которая преграждала ему дорогу в сердце республики. Эти соображения укрепляли решимость князя и вселяли новую надежду в его сердце, терзаемое опасениями за судьбу республики. Пусть выберут даже Казимира, война все равно неизбежна, и бунт должен быть потоплен в потоках крови. Еремия надеялся, что республика еще раз выставит мощную армию, потому что и мирные переговоры возможны только при этом условии.
Князь ехал под прикрытием нескольких хоругвий, имея при себе пана Володыевского и Заглобу, который клялся всеми святыми, что привлечет сотни голосов на сторону королевича Карла, что он умеет ладить с братией-шляхтою и заставлять их плясать под свою дудку; Володыевский же командовал княжеским эскортом. В Сеннице, неподалеку от Минска, князя ожидала радостная, хотя и нежданная встреча с княгиней Гризельдой, которая для вящей безопасности ехала из Бресталитовского в Варшаву, рассчитывая встретить там мужа. Свидание супругов после долгой разлуки было самое трогательное. Княгиня, несмотря на всю свою твердость духа, с рыданиями бросилась в объятия мужа и несколько часов не могла успокоиться. Как часто она тревожилась о его судьбе, как мало надеялась вновь встретиться с ним, а теперь Бог смилостивился, и она видит мужа, осененного великою славою, более могущественного, чем когда-либо, первым вождем, единственной надеждой всей республики. Княгиня сквозь слезы с любовью смотрела на это дорогое, осунувшееся лицо, на это высокое чело, изрезанное морщинами, на эти глаза, воспаленные от бессонных ночей, и вновь заливалась слезами. Фрейлины, глядя на нее, тоже плакали. Наконец, княгиня успокоилась. Начались расспросы о друзьях, родственниках, знакомых. Князь рассказывал, как Скшетуский, падая под бременем своего горя, сам не захотел окунуться в шумную жизнь столицы и предпочел в суровой военной обстановке лечить раны своего сердца. Потом он представил жене пана Заглобу: 'Это vir incomparabilis [75], - сказал князь, — который не только вырвал бедную Елену из рук Богуна, но и провел ее через лагерь Хмельницкого, а потом вместе с нами доблестно дрался под Константиновом'. Княгиня осыпала пана Заглобу любезностями, протянула ему руку, a 'vir incomparabilis' не переставал отвешивать поклоны, рельефно оттеняя скромностью свое геройство. Впрочем, это не мешало ему исподтишка поглядывать на фрейлин. Пан Заглоба, хотя и потерял надежду одерживать победы над женскими сердцами, но все-таки ему было приятно, что столько хорошеньких женщин слушают повествование о его славных деяниях. Конечно, не обошлось тут и без горьких минут, сколько раз на вопросы княгини о том или другом рыцаре князю приходилось отвечать: 'Убит, убит, погиб', сколько раз при таких ответах слышалось рыдание из толпы фрейлин!
Так радость мешалась с горем, слезы с улыбкою. Но больше всех был огорчен маленький Володыевский. Напрасно он оглядывался по сторонам — княжны Барбары нигде не было. Правда, среди лишений войны, среди постоянных сражений, стычек и походов, рыцарь немного позабыл о ней, но теперь любовь опять вступила в свои права. Бедный Володыевский уныло опустил голову на грудь; усики его, обыкновенно так тщательно и высоко закрученные кверху, также повисли вниз; лицо утратило обычную безмятежность. Он стоял молчаливый, не оживился даже и тогда, когда князь начал и его расхваливать перед женою. Что для него значили все похвалы, если она не могла их слышать?
К счастью, над ним сжалилась Анна Божобогатая и несмотря на старые ссоры решила утешить его. Незаметно, шаг за шагом, она двигалась к цели и, наконец, оказалась рядом с ним.
— Добрый день, — сказала она, — давно мы с вами не виделись.
— О, панна Анна, — меланхолически ответил пан Михал, — много воды утекло за это время… в тяжелую минуту приходится встречаться нам… скольких знакомых недосчитаешься!
— Да, да! Столько рыцарей погибло! Тут Анна вздохнула и продолжала:
— И наше число тоже поубавилось. Панна Сенютова вышла замуж, а княжна Барбара осталась у пани воеводши виленской.
— И тоже, вероятно, замуж собирается?
— Нет, она об этом мало думает. Почему вы спрашиваете? Анна прищурила черные глазки и искоса взглянула на рыцаря.
— Я так предан всей фамилии Вишневецких, — ответил пан Михал.
— О, это очень хорошо с вашей стороны! — подхватила Анна. — Вы можете видеть в княжне Барбаре большого друга. Она не раз спрашивала: где-то теперь мой рыцарь, который на турнире в Лубнах более всех прочих срубил в мою честь турецких голов, за что и получил мою награду? Что он поделывает теперь? Жив ли еще и помнит ли о нас?
Пан Михал с признательностью поднял глаза на Анну и заметил, что она необыкновенно похорошела.
— Неужели княжна Барбара действительно так говорила? — спросил он.
— Уверяю вас. Она еще, кроме того, вспоминала, как вы в ее честь прыгали через ров… помните, когда вы еще в воду свалились?
— А где теперь пани воеводша виленская?
— Была с нами в Бресте, но с неделю тому назад выехала в Бельск, оттуда — в Варшаву.
Пан Володыевский во второй раз посмотрел на Анну и уже не мог выдержать.
— А вы так похорошели, что глазам смотреть больно, — сказал он.
Девушка улыбнулась.
