Издали послышался лай собак
— Богун! Богун!
На левом склоне яра, освещенном красноватыми лучами заходящего солнца, зашелестели ветви диких слив, и на самой вершине вскоре появилась какая-то фигура и, прикрыв глаза рукою, внимательно начала рассматривать прибывших.
— Это Горпина! — сказал Жендзян и, приставив руки ко рту, закричал в третий раз:
— Богун! Богун!
Горпина начала спускаться вниз, откидываясь назад для равновесия. Она шла быстро, а за ней катился какой-то маленький человечек, с длинным турецким ружьем в руках. Под огромными ногами ведьмы ломались ветви, на дно яра с грохотом падал град камней, а она, озаренная красным светом солнца, казалась действительно каким-то гигантским фантастическим существом.
— Кто вы? — спросила она зычным голосом, остановившись внизу.
— Как поживаешь? — спросил Жендзян, к которому при виде людей вернулось обычно хладнокровие.
— Ты слуга Богунов? Узнаю тебя, мальчик!.. А те, кто за тобой едет?
— Друзья Богуна.
— А красивая ведьма, — тихонько заметил пан Володыевский.
— Зачем вы приехали сюда?
— Вот тебе пернач, нож и перстень… Знаешь, что это обозначает? Великанша взяла все вещи в руки и внимательно осмотрела их.
— Они самые! Так вы за княжной?
— Да. А здорова она?
— Здорова. Отчего Богун сам не приехал?
— Он ранен.
— Ранен? Я это видела в мельничном колесе.
— А коли ты ведьма, то зачем расспрашиваешь? Врешь ты, кажется.
Ведьма засмеялась, сверкнув белыми волчьими зубами, и шутя толкнула Жендзяна в бок кулаком.
— А когда вы возьмете княжну?
— Сейчас, только дадим отдохнуть лошадям.
— Ну, берите, и я с вами поеду.
— А ты зачем?
— Моему брату суждена смерть. Его ляхи на кол посадят. И я поеду с вами.
Жендзян наклонился на седле, как бы для того, чтобы удобнее разговаривать с колдуньей, и рука его незаметно легла на рукоять пистолета.
— Черемис! Черемис! — крикнул он, чтобы обратить внимание товарищей на уродца.
— Зачем ты зовешь его? У него язык отрезан.
— Я не зову его, я только дивлюсь его красоте. Ты от него не уедешь, он твой муж.
— Он моя собака.
— И вас только двое в яре?
— Двое, княжна третья.
— Хорошо. Так ты его не оставишь?
— Я говорю, что поеду с вами.
— А я говорю тебе, что останешься.
В голосе пажа было что-то такое, заставившее колдунью повернуться к нему с беспокойством; в ее душу закрадывалось подозрение.
— Что ты? — спросила она.
— А вот, что я, — ответил Жендзян и выпалил ей в грудь в упор из пистолета.
Горпина попятилась назад; глаза ее широко раскрылись, из груди вырвался нечеловеческий вопль. Она заметалась и грянулась оземь.
В то же самое мгновение пан Заглоба ударил Черемиса саблей по голове так, что кость хрястнула под металлом. Отвратительный карлик не издал ни стона, только свернулся в клубок, как червяк, извивающийся в пыли. Пальцы его рук попеременно то сжимались, то разжимались, словно когти умирающей рыси.
Заглоба обтер полою жупана дымящуюся саблю, а Жендзян слез с лошади, бросил камень на широкую грудь Горпины и принялся искать что-то у себя за пазухой.
Тело великанши еще вздрагивало, конвульсии страшно искажали ее лицо, на оскаленных зубах осела кровавая пена, а из горла вырывалось глухое хрипение.
Жендзян вытащил, наконец, кусочек освященного мела, начертил им крест на камне и сказал:
— Теперь не встанет.
Он вскочил в седло.
— Вперед! — скомандовал пан Володыевский.
Они вихрем помчались вдоль ручья, бегущего посередине яра, миновали несколько групп деревьев, и глазам их открылась хата. За нею виднелась высокая мельница, влажное колесо которой сверкало, словно пурпурная звезда, в лучах заходящего солнца. У хаты два огромных черных пса с бешеным лаем рвались со своих цепей. Володыевский подъехал первым, соскочил с коня и, торопясь, бряцая саблей, вбежал в сени.
В сенях было две двери: одна, направо, вела в комнату, наполненную ворохом дров и щепок, с очагом, устроенным посередине, дверь налево была прикрыта.
'Она должна быть здесь', — подумал пан Володыевский, толкнул дверь и, как вкопанный, остановился на пороге.
В глубине комнаты, опершись одною рукою о спинку кровати, стояла Елена Курцевич, бледная, с распущенными волосами, а ее испуганные глаза как бы спрашивали у Володыевского: 'Кто ты? Чего ты хочешь?'. Она никогда раньше не видала маленького рыцаря; он же, в свою очередь, стоял, пораженный ее красотой и роскошным убранством ее комнаты. Наконец, он пришел в себя и поспешно проговорил:
— Не бойтесь, панна. Мы друзья Скшетуского!
Княжна упала перед ним на колени.
— Спасите меня! — умоляла она, складывая руки.
Но в эту самую минуту в комнату ворвался и Заглоба, дрожащий, красный, задыхающийся.
— Это мы! Мы с помощью!
Княжна увидела знакомое лицо, побледнела, руки ее опустились, глаза закрылись длинными ресницами. Она лишилась чувств.
Часть 4
Глава I
Ясный месяц еще только начинал свой путь, а наши друзья были уже в окрестностях Студенки за Валадинкой. Впереди ехал пан Володыевский, внимательно поглядывающий по сторонам, за ним Заглоба с Еленой. Шествие замыкалось Жендзяном, который вел вьючных лошадей и двух верховых, которых не преминул увести из конюшни Горпины. Заглоба не закрывал рта: так много нужно было рассказать княжне, которая, сидя в своем заточении, не знала, чтя творится на белом свете. Он рассказывал, как разыскивали ее, как Скшетуский ходил в Переяславль, не зная о болезни Богуна, как, наконец, Жендзян выпытал у атамана тайну ее заточения и привез добытые сведения в Збараж.
— Боже милосердный, — сказала Елена, поднимая к небу свое прелестное бледное лицо, — значит,
