— А этот зимовник как зовется?
— Гусля.
— Дайте воды лошадям.
— Воды нет, высохла. А вы откуда едете?
— Из Кривой Руды.
— А куда?
— В Чигирин.
Чабаны переглянулись.
Один из них, черный, как смоль, и косой, особенно пристально разглядывавший пана Заглобу, спросил:
— А зачем вы с дороги съехали?
— Жарко.
Косой ухватился рукою за седло пана Заглобы.
— Слезай-ка с коня, пан поляк! В Чигирин незачем тебе ехать.
— Это почему? — спокойно спросил пан Заглоба.
— Ты видишь его? — спросил косой, показывая на одного из чабанов.
— Ну, вижу.
— Он намедни из Чигирина приехал. Там ляхов режут.
— А знаешь ли ты, мерзавец, кто за нами в Чигирин едет?
— Ну, и кто?
— Князь Ерема!
Чабаны усмирились в одну минуту. Все разом, как по команде, обнажили головы.
— А знаете вы, дураки, — продолжал дальше пан Заглоба, — что ляхи делают с теми, которые режут? Они таких вешают. А знаете, что князь Ерема ведет войско, что он не более чем в полуверсте отсюда? Ну что, собачьи души? Присмирели? Так-то вы нас приняли? Колодец у вас высох? Воды для лошадей нет? Ах вы, разбойники! Покажу я вам!
— Не сердитесь, пан! Колодец высох. Мы сами ездим поить лошадей на Кагамлик и себе воду оттуда приносим.
— Ах, мошенники!
— Простите, пане. Колодец высох. Если прикажете, я тотчас поеду за водой.
— Обойдусь и без вас, сам поеду. Где здесь Кагамлик? — грозно спросил пан Заглоба.
— С полверсты отсюда, — ответил косой, показывая на заросший берег.
— А на дорогу я выеду, если поеду берегом?
— Доедете. Дорога подходит к реке.
— Мальчик, ступай вперед! — скомандовал пан Заглоба Елене. Мнимый мальчик повернул коня и поскакал.
— Слушайте, — обратился к чабанам пан Заглоба, — если тут подойдут войска, скажите им, что я поехал берегом.
— Хорошо, пане.
Через четверть часа пан Заглоба вновь поравнялся с Еленой.
— Вовремя я упомянул княжеское имя, — сказал он, подмигивая целым глазом. — Будут теперь сидеть целый день и ждать войска.
— Как ловко вы сумели выпутаться из такого положения! — сказала Елена. — Я не знаю, как благодарить Бога за такого защитника.
Старый шляхтич хмыкнул от удовольствия и погладил рукой бороду.
— А что? Носит Заглоба голову на плечах? Хитер, как Улисс, и, должен вам сказать, княжна, если б не эта хитрость, давно бы меня вороны клевали. Что поделаешь, нужно было как-нибудь спасаться. Они легко поверили в приближение князя, потому что это вещь возможная: не сегодня так завтра он появится в этих местах с огненным мечом, словно архангел. А если б он где-нибудь дорогой раздавил Богуна, я бы босиком сходил в Ченстохово. Положим, чабаны нам не поверили, однако упоминания княжеского имени было достаточно, чтобы предотвратить покушение на нашу жизнь. Я вам все-таки должен сказать, что их нахальство — недобрый для нас знак. Кажется, мужичье пронюхало о победах Хмельницкого и становится час от часу самоуверенней. Теперь мы должны как только можно избегать* деревень' небезопасно. Дал бы Бог поскорей князя встретить, а то мы тут в такую переделку попали, что просто беда. Елена встревожилась.
— Я твердо уверена, что вы спасете себя и меня, — сказала она, чтоб услышать от него хоть слово утешения.
— Само собой разумеется; человеку на то и ум дан, чтоб он о себе думал. А я так вас полюбил, что буду защищать, словно родную дочь. Плохо только то, что мы не знаем, куда бежать. И Золотоноша не ахти какое верное убежище.
— Я знаю наверное, что братья в Золотоноше.
— Там или нет, неизвестно; могли выехать, а в Розлоги возвращаются не тою дорогой, по которой мы едем. Я больше рассчитываю на тамошний гарнизон. Хоть бы полхоругви в замке! А вот и Кагамлик. Теперь хоть очерет под боком. Мы переправимся на другую сторону и, вместо того, чтобы ехать по дороге, поедем вверх по течению, тогда и след наш простыл. Мы, конечно, приблизимся к Розлогам, только не близко.
— Лучше бы к Броваркам. Через них идет дорога в Золото-ношу, — посоветовала Елена.
— К Броваркам так к Броваркам. Постой-ка.
Они напоили лошадей, после чего пан Заглоба, оставив Елену, скрытую в зарослях, отправился искать брод и обнаружил его без труда, потому что он находился в нескольких шагах от места их стоянки. Нужно было ехать дальше, а дорога предстояла трудная. В Кагамлик впадало множество ручьев, питающих болота и топи. Повсюду нужно было искать броды и пробираться через заросли. Лошади измучились и еле волочили ноги. Пан Заглоба иногда думал, что они больше не выдержат.
Наконец, нашим путникам удалось выбраться на высокий сухой берег, поросший дубняком. Но уже наступила глубокая ночь, и дальнейший путь представлялся невозможным, — того гляди попадешь в болото, — поэтому пан Заглоба решил остановиться здесь до утра.
Он расседлал коней, стреножил их, потом, набрав ворох сухих листьев, прикрыл их чепраком и устроил на них Елену.
— Ложитесь, княжна, и спите, больше нам делать нечего. Огня зажигать не будем — опасно. Ночь коротка, а с рассветом поедем дальше. Спите спокойно. Умаялись мы порядочно, и хотя недалеко уехали, зато так запутали следы, что черта с два кто-нибудь нас отыщет. Покойной ночи!
— Покойной ночи, пан Заглоба!
Елена долго ворочалась на своей импровизированной постели, но, наконец, глубокий сон смежил ее очи. Время уже близилось к рассвету, когда до ее ушей донеслись чьи-то голоса, какой-то страшный вой, потом стон, такой болезненный и дикий, что кровь застыла в ее жилах. Она вскочила на нога, страшно перепуганная, не зная, что ей делать. Вдруг мимо нее пробежал пан Заглоба с пистолетами в руках. Выстрел. — и все вновь умолкло. Елене показалось, что прошел целый век, покуда она вновь услышала голос пана Заглобы.
— А чтоб вас черти побрали, чтоб вас живыми сожгли на медленном огне, разбойники!
В голосе пана Заглобы звучало неподдельное отчаяние.
— Что случилось? — торопливо спросила Елена.
— Волки лошадей порезали.
— Боже мой! Обеих?
— Одну совсем, другую искалечили так, что она идти дальше не сможет. Ночью они отошли на каких-нибудь триста шагов, и вот тебе…
— Что же теперь нам делать?
— Что нам теперь делать? Вырежем себе по палке, да и сядем на них. Вот чистое наказание! Говорю я вам, дьявол, очевидно, поклялся насолить нам, потому что скорей всего состоит в дружбе с Богуном, а то и в родстве, пожалуй. Что делать? Если я знаю, то пусть Бог обратит меня в лошадь, тогда по крайней мере вам будет на чем ехать. Будь я трижды неладен, если когда-нибудь со мной случалось что-то похожее.
