Вообще не о сиянии видимой красотыЯ разъясняю тебе, что оно всецело имеет такое действие света.Ибо чувственные светы освещают и озаряютОдни только чувственныя очи, давая видетьТолько чувственное, а не мысленное, разумеется.Поэтому все, видящие только чувственное,Слепы умными очами сердца.Умныя же очи умнаго сердцаИ освещаться должны умным светом.Ибо если имеющий телесныя зеницы угасшимиВесь омрачен и не знает, где находится;То насколько же более тот, у кого слепо око души,Омрачен будет и телом и в действии,Да и духом не будет ли почти омертвевшим?Итак, точно уразумей, о каком свете я говорю тебе.Ибо не о вере говорю я тебе, ни о совершении дел,Ни о покаянии, ни о посте, конечно,Ни о нестяжании отнюдь, ни о мудрости, ни о знании,Даже ни о науке, ибо ничто из этого не естьСвет ни отблеск того света, о котором говорю тебе;Ни внешнее благоговение, ни наружностьСмиренная и простая, ибо все это деянияИ исполнение заповедей: если оне хорошо совершаютсяИ исполняются, как Сам Создатель заповедует,То многообразно изливаются слезы,(Которыя) или полезны бывают или наоборот вредны;Покамест сами по себе, они совершенно безполезны.Бдение же не есть, конечно, только (дело) монахов,Но и вообще людей занятых делами.Женщины — ткачихи, золотари и медникиБолее бодрствуют, нежели весьма многие монахи.И поэтому мы говорим, что ничто из всех этихДобродетельных деяний не называется светом.Поэтому и собранные во едино все деянияИ добродетели без исключения не суть Божественный свет,Ибо все человеческия деяния далеки от него.Впрочем и эти деяния, совершаемые нами,Называются нашим светом для живущих во зле,Наставляя и их добру (Мф. 5:16);И та тьма, которая находится во мне и ослепляет меня,Бывает светом для ближняго и светит для видящих.И чтобы ты не подумал, что я говорю тебе (нечто) невероятное,Послушай, я скажу тебе и решение загадки:Положим, я пощусь ради тебя, чтобы явиться постящимся,И хотя этот рожон в глазах моих являетсяКак бы бревном, конечно, воткнутым в них посредине (Мф. 7:3—5),Но ты просвещаешься, видя меня (постящимся), если не осуждаешь меня,Но совершенно порицаешь себя, как чревоугодника;Ибо этим ты наставляешься к воздержанию чреваИ явственно научаешься презирать наслаждение.(Или) еще — одевшись в худую и оборванную (одежду)И ходя везде в одном хитоне, я думаюСнискивать славу и похвалу от видящих меняИ казаться для них как бы другим, новым апостолом,И (хотя) это бывает для меня причиною всякаго вредаИ поистине тьмою и густым облаком в душе моей,Но видящих меня просвещает и научаетПрезирать уборы и богатствоИ одеваться в простую и грубую одежду,Что и есть поистине апостольское одеяние.Так и все прочия добродетельныя деянияСуть действия вне света, дела без луча.Ибо, будучи собраны вместе, как раньше сказал я,И соединены воедино, добродетельныя деяния — Ежели (это) и возможно в человеке — Подобны светильнику, лишенному света.В самом деле, как нельзя называть огнем одни уголья,Даже и (горящие) еще уголья, или пламенем — дрова,Так ни вся вера, ни дела, ни деяния,Ни исполнение заповедей недостойны называться огнем, пламенемИли Божественным светом, ибо в действительности оне не суть (свет).Но так как оне могут воспринять этот огонь, приблизиться к светуИ возжечься чрез неизреченное соединение,То это и служит похвалою и славою добродетелей.И ради этого всякое подвижничество и всякия деянияСовершаются нами, чтобы мы, как свеча, приобщилисьБожественнаго света, когда душа, как один воск,Вся предлагается неприступному свету;Лучше же подобно тому, как бумага обмакивается в воске,Так и душа, утучненная всякими добродетелями,Вся возжется от него, насколько возможет увидеть,Насколько вместит ввести в свою храмину.И тогда, просвещаясь, добродетели, как приобщившиясяБожественнаго света, и сами называются светом,Лучше же и оне суть свет, срастворившись со светом;И (как) свет, просвещают самую душу и телоИ поистине светят, во–первых, тому, кто стяжал (их),А затем и всем прочим, находящимся во тьме жизни.Каковых просвети, Христе, Духом ВсесвятымИ соделай наследниками царства небеснаго,Со всеми святыми Твоими ныне и во веки.
Гимн ХLIV
О богословии и о том, что ум, очистившись от вещества, невещественно созерцает