молчаливое признание статуса Иерусалима как израильской столицы.
Выделенную делегации валюту решено было потратить на поездки по стране. Программа предстояла обширная — встречи, посещение кибуцев, и даже прием в комиссии кнессета — израильского парламента.
Мало кто сомневался в том, что их приезд — это шаг в сторону возобновления дипломатических отношений между обоими странами, прерванных в шестидесятых.
Ни в какой кибуц Авгуровой ехать не хотелось.
«Если и дальше так пойдет — придется что-то придумать…Все равно возвращаться без группы, одной, через Кипр…» Так было оговорено еще в Москве.
Далеко отойти от отеля далеко ей не удалось. Сзади окликнули:
— Вы далеко? Могу составить компанию.
Вчерашняя попутчица.
«Фрида…»
Авгурова смогла лучше ее рассмотреть. Острый нос Буратино на важном глупом лице. Затянутые в красный трикотаж телеса.
— Старшая, правда, просила накс не уходить…
Она щелкнула зажигалкой. Прикурила. Говорить ей было абсолютно не о чем.
— Вам не показалось, что у нашей руководительницы диктаторские замашки? Интересно, что она за писательница? Я ничего ее ни читала…
Остроносая Фрида курила и разговаривала с преувеличенной значительностью.
— Воздух тут довольно-таки загазован. Я вам это говорю как автолюбитель-профессионал…
«Значительность эта у нее с детства…» — подумала Авгурова. Ей встречались даже очень маленькие девочки с абсолютно тем же выражением глупой важности.
Они вернулись в холл. Там уже сидели несколько миротворок. Шла незапланированная религиозная дискуссия с неясным предметом спора.
Авгурова отошла, дискуссии ее не интересовали.
Молодые люди за конторкой сноровисто давали и принимали ключи от номеров, отсчитывали валюту, снабжали нудждающихся спичками и проспектами, отвечали по телефону.
Все трое стояли. Стулья администрации не полагались.
Несколько разбитных старушек — в матросских шапочках на седых букольках, американки или канадки, весело фотографировали друг друга. Они были явно поддатые.
Авгурова снова вышла на улицу.
Ей нетерпелось проверить:
«Неужели под нее КГБ успел подставить своего человека? Эту самую Фриду? Но в связи с чем?»
Раньше они ничего подобного не позволяли. Впрочем, вначале она предпочла бы окончательно убедиться.
Авгурова вышла за дверь.
В сумочке у нее лежало несколько разорванных листков с ничего не значившим текстом. Взмах руки — и листки полетели в урну.
— Решили все же прогуляться? — из отеля вновь появилась все та же жена телеведущего.
— Хорошая погода…
— Мне нравится ваш крем… Ничего, если я попрошу у вас самую малость? — Фрида достала сигарету.
— Конечно, — Авгурова поняла, что никуда уже не сможет уйти.
Звонить в Москву не имело смысла.
«Если интересуются мной, то и его телефон прослушивается… А, кроме того ему сейчас не до этого. Начинается съезд, дома его можно застать только ночью…»
Он как-то жаловался ей:
«Прибывают тысячи специально отобранных функционеров. Зарубежные коммунистические деятели. На вокзалах решается судьба Министерства. Если с делегатами или гостями что-нибудь произойдет — никому не сносить головы…»
— Перед отъездом я так худела… — Фрида прикурила, осторожно, стараясь не смазать помаду. Ветра не было. Острая струйка отлетела в сторону, к фанерному Чаплину. — Теперь все лицо в морщинах. Моя мать говорит: «В твоем возрасте надо уже выбирать между лицом и задницей…»
Она достала салфетку, вытерла лоб.
Авгурова смотрела вдоль улицы. Человек в черном плаще, черной велюровой шляпе с загнутыми полями переходил улицу. Из под плаща виднелись тонкие в черных чулках икры. От висков вдоль лица свисали вьющиеся закрученные пряди.
«Хасид?..» — Она читала, что религиозным людям в Израиле нельзя стричь волосы на висках.
Улица жила своей жизнью.
Женщина-водитель кому-то просигналила из машины, девушка на тротуаре обернулась. Она сначала не узнала сигналившую, потом заулыбалась маленьким, резко очерченнысм, как у птицы, ртом.
Фрида подошла к урне у входа, чтобы выбросить салфетку.
Авгурова незаметно наблюдала.
Фрида не скомкала салфетку — наоборот, распрямила. Салфетка должна была прикрытть обрывки авгуровского письма. Фрида закрыла урну мясистым, в красных штанах задом.
Сомнений не осталось.
Фрида намерена была изъять накрытые салфеткой бумаги, как только Авгурова вернется в отель.
«Мне сели на хвост…»
«ЕДУТ!»
Первый поезд с делегатами Съезда КПСС по каширскому ходу прибывал на рассвете.
Но еще раньше все было уже готово к его встрече.
Вдоль первой платформы, к которой прибывал состав, за час с лишним уже выстроились оперативники. Они отвечали за личную и имущественную безопасность делегатов. На перроне, вокруг своих «рафиков» группировались кубинцы — слушатели спецфака Академии МВД. На них была возложена доставка чемоданов с вокзала в гостиницы.
Начальство находилось здесь же. Все, словно договорились — повторяли одно и то же. И в тех же выражениях:
— Все на время оставить, забыть! Все внимание делегатам — это наиглавнейшее…
Игумнов прошел вдоль платформы, перекинулся несколькими словами со своими. Бодяга с еще не начавшимся Съездом, уже достаточно всем обрыдла. Народ откровенно тосковал:
— Теперь еще вещи их таскать!
— Они хотят, чтобы, все как за бугром! — Обрюзгший заместитель Игумнова Цуканов комментировал все прямым текстом. — Делегата привезли в отель, он поднялся в номер, а там горничная уже распаковывает его чемодан и раскладывает белье по ящикам… Вот только беда: кроме ментов и кагебешников, никому нельзя вещи доверить…
Платформа и перрон были полны сотрудниками спецслужб. Могучий кулак всех родов охраны был в полной готовности. Забот хватило всем.
У восьмого пути уже несколько дней находился вагон первого республиканского секретаря, члена Политбро.
Высокий гость жил на правительственной даче. А в поставленном на прикол вагоне размещался его штаб и личная канцелярия. Сюда подтяндули кабель, выставили круглосуточный пост. Машины с правительственными номерами, телохранителями и обслугой сновали вдоль платфрмы туда и обратно.
Игумнов отошел от своих — и тут же увидел свою помощницу.
«Есть…»
Ксения стояла особняком от остальных пассажиров у угла транзитного зала. Проходившие мимо мужчины невольно оглядывались.
Мужская шляпа, свежий молодой рот, ослепительные зубы и меховая короткая шубка, под которой
